Выкидыш
Шрифт:
4. Русская парная в Kieser-Friedrix-Bad самая популярная парная среди истинных любителей попариться.
В Висбадене я был подавлен, но не уничтожен, не унижен. Я сделал и сделаю, и обладаю большим, чем все разом богачи, что съехались в тот день в Висбаден. Но все же такая мощь денег подавляет. Деньгами в Висбадене пахнет каждый куст, каждая скамейка. Деньги, конечно, приподнимают человека. Но не обольщаться.
Подобно ночному червю, перекатываясь в сочлениях, полз сквозь Висбаден навстречу моей судьбе трамвай.
На вокзале Висбадена вертикальное полотнище, транспарант, с надписью «Sehnsucht» (тоска,
На перроне сидел скрюченный человек, старый и лысый, усохший и сгорбленный, зримо уменьшившийся от времени и жизни, лишь ступни остались прежнего размера, теперь непропорционально большие; он курил огромную трубку, выбивая пепел в ладонь. Он думал про себя: «Я старый, несчастный, глупый человек. Зачем жил, чего хотел. Куда шел. Почему так, а не иначе. Я ничего не сотворил, я ничего после себя не оставил… И это, конечно, плохо, но жить все равно хочется, хотя у меня никогда и ничего не получалось».
В поезде открыл Жака Дерриду. Французский философ, концептуалист, один из лидеров и основоположников философии постмодернизма, символизирующий новую волну в философии, языкознании и литературе последней четверти столетия. От его текстов пахнет козлятиной. Читаю, и, продираясь сквозь козлиный запах, бьющий тугой волной, вижу автора, который проводит эксперимент – отказ от божественного вдохновения. Ярый противник Бога, борец с Богом и духовностью, грубый материалист и козел. Явный богоборец.
Разрушительный эффект воздействия философии постмодернизма на культуру и интеллектуальный мир человечества в двадцатом веке, наверное, можно сравнить лишь с разрушительным воздействием на материальную русскую, шире, европейскую цивилизацию немецкого фашизма. Разрушительные и печальные последствия постмодернизма будут еще долго сказываться.
Увы.
Трепет злости. В вагоне я поймал немецкую осу. Я держал ее за два крылышка. Она извивалась, крутила брюшком, пытаясь меня ужалить, не доставала, и злилась, я чувствовал почти механическую силу ее злости. Оса трепетала от злости. Дрожание ее злой силы я чувствовал пальцами. Трепетание злости.
Что-то или кто меня сейчас держит за крылышки. Трепыхаюсь, а выбрать не получается. Изломанная, попорченная жизнь. Бессмысленная попытка к эмиграции. Какая же маета и тоска на сердце. Всё, правда! Все предупреждения об ошибке, о невозможности моего поступка, о моей глупости. Всё! Всё! Правда! Ничего кроме правды. Но это уже какая-то иная правда. Ибо, я почти конченый человек. Разве что чудо ещё может меня спасти! Спасти от меня самого? Нет, этого уже недостаточно! Спасать надо от того ужаса, в котором я оказался, от того надлома душевного, который расширяется на глазах, ежечасно и ежеминутно, угрожая уже существованию моему физическому. Пусть, как и есть, пусть как и будет. Господи! Прости меня! Простите меня все мои близкие, мои любимые, мои любимые дети! Сколько же боли я Вам доставил! Моя печаль, открой мне дорогу к истине. Вся неправедность! Вся! Всех! Выйдет наружу. И вынесет наружу все гадкое и замысленное нечисто. Мое и не мое. Всех. О! Господи! Вразуми меня! Что мне делать?!
041499. Утром не мог подняться. Может быть, отравился? Как истинный мачо, заставил себя, пробежался по парку, кроликов утром так много, что, можно сказать,
Почему Копелев вспомнился? Видимо, из-за своей одномерной книги «Хранить вечно» про русские зверства в Германии. П отому как параллельным текстом на соседних страницах надо было бы живописать немецкие зверства в России и Восточной Европе. Тогда была бы правда. Но нету. Забыл. Неблагородный человек. Тем паче, что книга эта – есть сведение счетов с обидчиками Копелева, вначале в армии, затем в лагере, причем, автор безжалостен и циничен, за средствами не стоит, например, когда в лагере, в результате сведения счетов, и с его подачи, погибает сексот, заложивший Копелева.
Впрочем, не ясно, как бы я поступил на месте автора? Возможно, что также, свел бы счеты и не пожалел бы мерзавцев. Наверняка, также. Когда нет иной возможности, кроме как словом.
Жаль. Плохо, когда покойники совершают дела, по которым их поминают недобрым словом. Книга Копелева о зверствах русских солдат в Германии была очевидным входным билетом в Германию. Можно сказать, так он обеспечил себе безбедное и комфортное существование и спокойную старость здесь в Кельне.
Его жалко, он так остался в убеждении, что негативное отношение Запада к России в двадцатом столетии было вызвано коммунистической формой правления. Я предложил бы ему вернуться к русским философам, например, Николаю Бердяеву, Ивану Ильину, и еще раньше, Сергею Трубецкому, которые объясняли причины недоверия, часто ненависти, между Россией и Западом историческими, мировоззренческими, паче, религиозными и конфессиональными разногласиями. Ничего не изменилось в отношениях между Россией и Западом со времен Ледового побоища.
Ходил по Кёльну. Скверное чувство чуждости окружающей меня жизни, и, может быть, даже враждебности. Моей никчемности в ней. Это всё – не моя жизнь. Я не свободен от своего народа. Я не хочу быть от него свободен. У меня есть мой народ. Я не могу жить просто так для всего человечества. Я готов, и думаю, смогу создать полезное всему человечеству. Но создано это будет, прежде всего для одного народа, который глобален по Божьему замыслу. Полезное русскому народу – полезно всему человечеству. Я открою новые возможности, новые перспективы развития человека, новые горизонты развития разума. Этим я ценен России и человечеству.
Чтобы стать великим в мире, надо стать великим в России. Это будет закон для меня.
Оставаясь, долгие годы политическим оппозиционером, профессионалом-оппозиционером по отношению к власти, я верил, что всегда есть возможность отхода, возможность спасения, что есть территория свободы и демократии – западные страны.
Но это была иллюзорная вера. Нет территории свободы и демократии в мире.
Запад сейчас столь же жестко и пристрастно организован, как и Россия в худшие годы советской или монархической власти. Потому и нет теперь повода бороться с любой иной существующей, или могущей существовать, в России авторитарной властью, поскольку нет предмета борьбы, ибо западная политическая система также авторитарна и цинична, отличие лишь в механизмах реализации власти.