Выкрутасы

Джонс Амо

– Ты же осознаешь, что у меня больше не пухлые щеки, правда?
– мой голос приглушен, потому что я оказываюсь прижата к его рубашке.

– Я знаю, - Маркус целует меня в макушку и, отпустив, отходит. Дядя бросает быстрый взгляд на Мэддокса, который садится рядом с моим отцом, открывает пиво, а затем смотрит снова на меня.
– Будь осторожна, хорошо?

– Это из-за твоего чутья?
– спрашиваю я шепотом.

Дядя Маркус известен своей «чуйкой». Я бы сказала, что это все дерьмо, но он раскрыл много дел, полагаясь на нее. Его чутья достаточно, чтобы найти улики против людей.

Так что сейчас мои шансы выглядят не совсем хорошо.

Он легонько мне улыбается.

– Нет, просто говорю.

Ложь.

Дядя Маркус ужасный лжец.

Он идет назад к грилю, и я занимаю место рядом с Мэддоксом, который сейчас разговаривает с папой о бое.

Я не обращаю внимания на их разговор, когда мы с Шаникой начинаем говорить про ее новенький маленький проект - бутик одежды. Отлично. Потому что мир нуждался в еще большем их количестве.

***

– Твой папа отличается от мамы, - говорит Мэддокс, толкая меня вперед на качелях.

Деревянные качели, свисающие с ветки старого дерева, находятся здесь с того времени, как я была маленькой девочкой. Я думаю, у моего папы не хватает духу срубить его. Как я и говорила, эмоциональный барахольщик.

Хихикаю, глядя на патио, которое теперь освящается маленькими декоративными свечками, свисающими с перил. Солнце уже село, и ночь превращает воздух во влажный.

– Так и есть. Думаю, именно поэтому это всегда срабатывало с ними, знаешь?

Он останавливает качели и обходит их, чтобы встать ко мне лицом, опускаясь до моего уровня. Рассматривает мои глаза.

– Возможно.

Я отвожу глаза от него, не в силах позволить себе потеряться в том, что ощущается как бесконечный океан.

Пальцами парень обхватывает мой подбородок, заставляя меня посмотреть обратно на него. Мое зрение почти расплывается от того, насколько близки наши лица.

– Аметист…

– Мэддокс, - отвечаю я, затаив дыхание.

– Мы делаем это?
– спрашивает он, наклонив голову.

– Мы можем попробовать.

Его плечи расслабляются, губами легонько касается моих.

– Мы можем попробовать.

***

На следующий день мы возвращаемся в кампус, и я поднимаюсь по лестнице своего общежития, а на лице у меня глупая улыбка. Позже прошлой ночью, папа отвел Мэддокса спать в гостевую комнату на другом конце дома - как я и ожидала - но на следующий день, прежде чем мы последовали друг за другом назад в Нью-Йорк, мы остановились в старой, заброшенной больнице, где привыкла кататься на скейте, когда оставалась у отца. Старые, потрескавшиеся стены все еще были покрыты бунтарскими граффити, и внутри царила темнота, которая оставляла липкую сырость и прилипала к коже, но мне это нравилось. Это питало мою тягу к адреналину. Несмотря на то, что стены были старыми, держали в себе мои детские воспоминания о том, как я училась кататься на скейте. Старая больница Святой Катерины было местом, где началась моя одержимость скейтом; вывеска на парадном входе стала нечеткой от старости.

– Куда ты меня ведешь?
– спросил он, снимая свои очки-авиаторы и бросая их в машину. Мэддокс закрыл водительскую дверь и снова посмотрел на

здание.

Я схватила свою доску с заднего сиденья своей машины и положила ее на землю. Завязывая волосы в пучок, улыбнулась.

– Будучи ребенком я часто сюда приходила. Именно здесь научилась кататься на скейте.

Я подняла скейт, указывая на высокое здание. Мэддокс последовал за мной, взяв меня за руку.

– Как часто ты бывала у своего отца?

Я пожала плечами.

– Почти каждые выходные, но также в любое время, когда мне это было нужно.

Мы поднялись по лестнице, которая вела к проходу, где когда-то висела дверь. Сейчас ее здесь не было, и это неудивительно. В последний раз, когда я была здесь, она едва держалась на одном ржавом винте.

– Как часто тебе это было нужно?

Я легонько ему улыбаюсь и отпускаю его руку.

– Частенько.

Мы направились прямо в главный холл. Именно здесь были построены хафпайпы. Все выглядело так, как я помнила. На полу валялись пивные банки и пара бревен, но в основном, все было как прежде. Мэддокс указал на мою доску.

Я прищурилась.

– Ты уверен?

Он хихикнул, облизнул губы и затем снял свою футболку.

Я тяжело сглотнула.

Мышцы его пресса напряглись от этого движения, и прежде, чем осознала это, я открыто пялилась на него. Его кожа блестела, все его татуировки были на виду. Слово «РАЗРУШИТЕЛЬ» было вытатуировано на его груди староанглийским стилем, и один большой череп на животе. Я снова облизнула губы.

– Эми… - его тон послал предупреждающие знаки.

– Хмм?

Я отвела прочь свой взгляд от его идеально точеного тела. Никогда не была помешана на прессе. Я всегда встречалась с парнями, которые, возможно, были худее меня, но что-то такое было в Мэддоксе. Может быть, тот факт, что я знала, что все эти мускулы у него были не только для того, чтобы выставлять на показ и хвастаться. Они были результатом того, что он был ходячим оружием.

– Смотри внимательно.

Вместо этого закатила их.

– Покажи мне, что ты можешь, - я указала на скейт.

Мэддокс подмигнул мне, засовывая футболку в задний карман джинсов и сделал именно это. Показал мне, на что был способен, что оказалось даже вполовину не так плохо, как я ожидала.

***

Отмахиваясь от своих воспоминаний, я ворочаюсь в кровати, не в силах уснуть. Лейла проводит вечер с Вульфом - я так думаю. Что значит, что она встретится с Мэддоксом. И глупая часть меня завидует этому. Не в силах уснуть, тянусь за своим телефоном и пишу Мэддоксу сообщение.

Я: Разрушитель?

Возможно, это дерьмовое приветственное сообщение, но мне кажется, это менее очевидный способ сказать: «Привет, я думаю о тебе». Мой телефон пищит.

МЭДДОКС: Мой псевдоним на ринге.

Я: а-х-х, это имеет смысл.

Сейчас я звучу отчаявшейся.

МЭДДОКС: Почему ты не спишь?

Я кусаю губу.