Выкуп за собаку

Хайсмит Патриция

Зазвонил телефон, Кларенс бросился к нему, надеясь, что это Мэрилин. Может, попросит его прийти на Макдугал.

— Клар? — услышал он голос девушки. — Я просто хотела узнать, добрался ли ты до дома... Извини, я была такой дрянью... Да, я в постели.

Она не попросила его прийти, но Кларенс улыбнулся, когда повесил трубку. Мэрилин тревожилась о нем. Он не был ей безразличен. Возможно, она даже любит его.

Глава 11

Кларенс проспал до десяти. Он

спустился в бакалейный магазин на Второй авеню, чтобы купить кое-что из еды, и всю дорогу думал, что скажет и сделает в полицейском участке. Кларенс не знал, там ли еще Роважински. Придя домой, он приготовил завтрак, вымыл посуду и надел серые фланелевые брюки и твидовый пиджак. День выдался теплый и солнечный.

Дежурил капитан Роджерс, и он был страшно занят. Заглянув в другой кабинет, Кларенс увидел лейтенанта Сантини.

— Привет, — бросил Сантини, с удивлением посмотрев на Кларенса.

— Доброе утро, сэр. Роважински еще здесь?

— Нижинский, Нижипский, — пробормотал шутливо Сантини. — Поляк! Тот, который проходит по делу о собаке. Да. — Сантини высморкался в платок. — Да, Кларенс. Мне уже рассказали. Его снова поймали. На этот раз Пит.

— Если можно, мне хотелось бы поговорить с ним.

— Вот как? Зачем?

Кларенс поколебался немного, потом ответил:

— Потому что он обвиняет меня в том, что я взял у него пятьсот долларов и позволил ему уйти.

— Да, слышал об этом, — с напускным равнодушием заметил Сантини, словно такие грязные истории случались чуть не каждый день. — Что ж, с Роважински сейчас беседует психиатр, тебе придется подождать.

Кларенс был рад, что Сантини разрешил ему встретиться с поляком.

— Да зайди туда, если доктор не станет возражать, — предложил лейтенант.

Кларенс направился по коридору к камере. Сквозь решетку он увидел Роважински, который устроился на койке, и человека в темном костюме, сидевшего напротив него на стуле. Роважински тоже заметил Кларенса и завопил, указывая на него пальцем:

— Там! Это он! Тот, который взял пять сотен!

Мужчина оглянулся:

— Вы патрульный...

— Духамель. Мне хотелось бы поговорить с обвиняемым, когда вы закончите.

— Входите сейчас. — Психиатр открыл дверь камеры: она не была заперта. На губах его все еще играла улыбка. — Любопытный случай. — Он с лязгом закрыл за Кларенсом дверь.

Роважински вскочил с таким видом, будто готовился защищаться.

— Считает себя самым великим, — объяснил психиатр.

— Послушайте, — обратился Кларенс к поляку, — вы ведь знаете, что не предлагали мне никаких пяти сотен и я не брал их. Лучше бы вам признаться в этом, или кому-то придется выбить из вас правду!

— Бред собачий! — ответил Роважински.

— Вы только раздуваете его самомнение. Чем больше внимания, по его мнению, он получает, тем больше ему это нравится, — снисходительно прокомментировал психиатр,

словно его пациент был глухим.

— Так что, черт возьми, с ним делать? Вы знаете, что помимо... помимо всего прочего, он убил собаку, французского пуделя, любимца семьи?

— Да, я слышал об этом. Что ж... мания величия. И паранойя.

— Полагаю, его изолируют?

Роважински внимательно прислушивался к разговору, по-птичьи поворачивая голову от одного собеседника к другому.

— Будем надеяться, — как-то безнадежно ответил психиатр.

— Куда его поместят?

— Может, в Бельвью... для начала. — Психиатр складывал бумаги в портфель.

— Ничего вы от меня не добьетесь, я говорю правду! — заявил Роважински, выставив вперед небритый подбородок. Его глаза сверкали, а на щеках и на кончике носа выступили розовые пятна.

Кларенс заметил, что на Роважински были новые ботинки, новые брюки, которые он, наверное, купил на деньги мистера Рейнолдса.

— Подонок, — пробормотал Кларенс. И добавил, обращаясь к психиатру: — По крайней мере, он наверняка признается в том, что убил собаку.

— До свидания, Кеннет, — бросил доктор.

Кларенс вышел вместе с ним, сочтя, что полезней поговорить с психиатром, чем с Роважински. Охранник подошел и запер дверь камеры.

— Он, конечно, неприятный субъект, — заявил врач, — но собака — не человек. Вас больше задевает, что он обвинил вас во взяточничестве.

— Вы можете определить, когда этот человек врет, а когда говорит правду?

— Иногда. Когда его хвастовство слишком явно. Он утверждает, что без передышки переплывал туда и обратно Гудзон. — Врач рассмеялся. — Как Ллойд Брайен, по его словам. Как будто я знаю Ллойда Брайена, тоже хромого, как он говорит.

«Боже мой, он имел в виду лорда Байрона, — понял Кларенс, — и что же в этом, черт возьми, забавного?»

— Я хочу знать, можете ли вы или другой доктор написать в заключении, что этот человек лжет относительно пятисот долларов. — Кларенс понимал, что надо отпустить психиатра, который должен еще зайти к Сантини.

— Гм-м, — произнес доктор задумчиво.

— Когда мне позвонить, чтобы выяснить это? — спросил Кларенс.

— Лучше обратиться в Бельвью.

— Завтра?

— Возможно, завтра, да. — Психиатр вошел в кабинет Сантини.

Помедлив немного, Кларенс вернулся к камере Роважински.

Поляк встал и насмешливо посмотрел на него.

— Признайтесь, что солгали, Роважински. Вы не скоро выйдете отсюда.

— Это по-вашему так. Я расскажу им правду!

Кларенс отвернулся и направился к выходу. На улице он едва не столкнулся с Манзони: полицейский шел ему навстречу размашистой, энергичной походкой. Самодовольная улыбка превратилась в гримасу, когда он увидел Кларенса.

— Привет, Кларенс, — бросил он.

Кларенсу хотелось хорошенько врезать ему по зубам.