Выкуп
Шрифт:
Генерал написал на рапорте свою резолюцию, кивнул:
– Что ж, езжай. С языком, насколько я знаю, у тебя проблем не будет. Там ведь французский в ходу?
– В большей степени немецкий, но процентов двадцать говорят по-французски. Впрочем, немецкий я тоже немного понимаю.
– Значит, договоришься… Я тебе необходимые документы и рекомендации для швейцарских коллег и Интерпола выправлю. А остальное пусть уж господин Барков даёт. Когда думаешь отбыть?
– Господин Барков выездные документы мне уже оформляет. Говорит – послезавтра вылечу. Тянуть нельзя!
Послезавтра был четверг – день недели, когда из городского аэропорта рейс отправлялся прямо в Берн. Вечер накануне отлёта Викентий провёл с Ольгой. Она наконец сумела преодолеть своё гипертрофированное
Они сидели на диване, Ольга в голубом махровом халате, поджав ноги и положив голову на плечо Викентия. Он гладил её волосы, светлые, слегка вьющиеся и ещё влажные после душа. Рядом на маленьком столике стояли бокалы с красным вином, лёгкая закуска, апельсины.
– В далёкий край товарищ улетает… – Ольга чуть наклонила свой бокал к его бокалу, раздался чудесный хрустальный звон. – Ты нынче всё по далёким краям путешествуешь.
– Если бы ты знала, как на Гавайях я часто жалел, что тебя нет рядом, что ты не видишь эту красоту! И Катюша… В Швейцарии тоже не раз пожалею, уверен.
– Не хочешь ли ты сказать, что вообще жалеешь о поездках?
– Ну уж нет! Наоборот, я благодарен Баркову. Когда б я ещё слетал в Гонолулу, а в Швейцарию? Но ничего, когда вернусь, мы-таки поедем в Крым.
Раздалась трель мобильного телефона. Ольга поморщилась: её слух музыканта и преподователя музыки коробило это стилизованное исполнение нескольких тактов из Шопеновской «Элизе». Она говорила, что Викентий не мог узнать эту мелодию именно потому, что она практически неузнаваема.
Звонил Барков. Он сказал Викентию, что все нужные документы ему подвезут прямо в аэропорт за час до отлёта. Повисла небольшая пауза, и Кандауров почувствовал, что Вадим Сергеевич хочет о чём-то спросить. Но, немного помолчав, Барков просто пожелал собеседнику счастливого пути и повесил трубку. Викентий был благодарен ему за это. Он чувствовал, насколько полное доверие испытывает к нему Барков. Ещё по возвращении из Гавайских островов, он сказал, что хотел бы пока подробности своего расследования не разглашать. Барков согласился. Так же и с поездкой в Швейцарию – Кандауров попросил: «Вадим Сергеевич, по возвращении я дам вам полный отчёт, но теперь не расспрашивайте». Барков долго молчал, а потом осторожно спросил: «Вы хотите сказать – дело будет закончено? Всё станет известно?». Викентий кивнул: «Именно так. Думаю, что в чём-то обрадую вас. Во всяком случае – удивлю».
Барков согласился, а ведь это так непросто – довериться вслепую! Но и сам Кандауров испытывал к банкиру симпатию, зародившуюся ещё два года назад при беглом знакомстве. Олег же, Барков-младший, ему просто очень нравился.
Когда он отключил телефон, Ольга засмеялась:
– Дорогой, а, может, ты пойдёшь к Баркову частным сыщиком? Сейчас ведь это можно, я читала, что подобные сыскные агенства уже появляются.
– Вот-вот! Генерал мне вчера то же самое предложил. Шутя, конечно.
– А я серьёзно! Почему бы и нет? Уж во всяком случае, зарабатывать бы стал по-настоящему. Взял бы меня в секретарши, и мы бы вместе ездили за преступниками по всему свету!
– Перспектива прельстительная! Но знаешь, Оленька, я по натуре своей скорее комиссар Мэгре, а не Эркюль Пуаро. И потом – я продолжаю наследственную линию служению государству. Мой прадед, Викентий Павлович Петрусенко, вполне мог бы вести частный сыск – и возможность у него была, и слава. Но он всю жизнь прослужил в департаменте полиции, а потом и в советской милиции. У деда и отца, конечно, такого выбора не было, но они своей службой в органах не тяготились. Так что привыкай, дорогая моя, к тому, что больших денег нам с тобой не видать!
– Спасибо, что предупредил!
Они посмеялись, а потом Ольга вопросительно заглянула в глаза Викентию.
– Ты
– Сделаю всё… – Викентий помолчал немного, его взгляд и даже выражение лица смягчились и стали по-мальчишески мечтательными. – Бабушка не успела, а я сделаю.
Ольга знала – он рассказывыал ей, – историю своей семьи. И теперь он вновь думал о том, как необычно переплелись судьбы Петрусенко, Кандауровых и князей Берестовых, при каких захватывающих и трагических событиях это происходило, как потом жизнь далеко разбросала всех его родственников… О многом Викентий знал из рассказов бабушки Елены – в девичестве княжны Берестовой. Дед, Дмитрий Кандауров, погиб рано, в 38-м году при ликвидации знаменитой в то время банды, а жена его Елена Романовна дожила до начала шестидесятых годов. Викентий хорошо помнил её – седоволосую, с внимательными серыми глазами, которые так красиво оттенялись тёмными бровями, стройную и лёгкую в движениях, с прекрасной осанкой. Викентий очень любил бывать с ней. С самого его рождения бабушка разговаривала с ним по-французски, пела песенки, учила стихам. Когда он подрос и совершенно свободно говорил с ней на этом языке, она стала учить его писать и читать – у неё было много французских книг. С бабушкой ему было легко, как с ровестницей, и, в то же время, вовсе не хотелось шалить или капризничать, а хорошие манеры вдруг проявлялись в нём как бы сами собой. А ещё с ней было необыкновенно интересно! Она придумывала необычные игры, фантазировала всесте с ним, сочиняя разные истории, но особенно интересно рассказывала о знаменитом сыщике Викентии Павловиче Петрусенко – прадеде, в честь которого Викеша был назван. До сих пор Викентий не уверен – всё ли правдой было в тех бабушкиных рассказах, уж очень они иногда походили на выдуманные приключения или мелодрамы с запутанными интригами.
Викентий всегда представлял, что они с бабушкой связаны какими-то особыми узами, ведь у них обоих была родовая отметка – родимое пятно. Неровный треугольник на левом плече, ближе к лопатке. У отца не было, только у бабушки и у него.
– Хоть ты и Кандауров, но это тебе досталось от Берестовых, – говорила бабушка. – Знак того, что ты под особым покровительством Бога и своих предков.
Долгое время Елена Романовна почти ничего не знала о своём младшем брате Всеволоде Берестове и его жене Кате Петрусенко – ещё очень молодыми, только-только поженившись, они эммигрировали во Францию. Знала, что живы, у них есть дети. Были также смутные известия о том, что перед самой оккупацией Франции Гитлером Берестовы перебрались в Швейцарию… Когда началась хрущёвская «оттепель», бабушка послала через швейцарское посольство запрос и получила ответ. Одиннадцатилетнему внуку она с радостью сказала, что и её брат, и его жена живы, у них есть дети, внуки.
– Твои кузены, дорогой! – говорила она, обнимая Викентия. – Старший твой ровестник! Я непременно поеду к ним, надеюсь меня пустят!
Но Елена Романовна не знала о том, что уже неизлечимо больна. Вскоре она умерла, а Викентий, пока был мальчишкой, всё мечтал поехать в Швейцарию, к своим кузенам. Поэтому и не забывал французский язык, продолжал читать книги, разговаривать с отцом… С годами желание поехать в Швейцарию потускнело, забылось – как-то всё было не до того. Но судьбе известно, что человеку нужно сделать, а что не обязательно – Викентий не раз убеждался в этом. По всей видимости, ему с самого начала суждено было найти своих родственников Берестовых.
Глава 32
– Вот это и есть мост Кирхенфелдбрук, мсье, – сказал шофёр, оглянувшись и вопросительно глядя на своего пассажира. – Остановить?
– Да, пожалуйста!
Викентий расплатился и вышел на мостовую. В аэропорту он нашёл информационное бюро, купил там карту города. Где находится комиссариат полиции Берна, он узнал ещё до отлёта, потому по карте быстро сориентировался и, когда брал такси, назвал водителю не сам адрес, а недалёкий мост через Ааре. Хотелось как можно скорее пройтись по бернским улицам, вдохнуть воздух, пахнущий альпийскими ветрами…