Вынужденная мера
Шрифт:
Хирург начал прямой массаж. Плавно и мягко, согнув сначала мизинец, потом – безымянный, средний и указательный пальцы, он «выжал» сердце, освободив его от крови, затем принялся резко сжимать и разжимать кулак, покряхтывая в такт движениям.
Кто-то принес аппарат для измерения давления, и Хэммонд взялся за «грушу». Несколько секунд он молча следил за стрелкой и, наконец, сказал:
– Ничего.
– Фибрилляция есть, – ответил хирург, продолжая массаж сердца. – Давайте подождем. Адреналина пока не надо.
Прошла минута. Еще
– Слабеет. Пять кубиков адреналина, один к тысяче.
Медсестра приготовила шприц, и хирург ввел лекарство прямо в сердечную мышцу, после чего возобновил массаж.
Я наблюдал, как аппарат искусственного дыхания ритмично наполняет легкие воздухом. Но Роман явно умирал. Через несколько минут хирург сдался.
– Все, – сказал он, извлекая руки из грудной полости, снимая перчатки и бросая последний взгляд на Романа Джонса. Затем он осмотрел раны на груди и предплечьях покойного, вмятину на черепе, и добавил: – Вероятно, первичная остановка дыхания. Его сильно ударили по голове. – Хирург повернулся к Хэммонду. – Вы составите медицинское заключение?
– Да, конечно, – ответил Хэммонд.
В этот миг распахнулась дверь, и в палату вбежала медсестра.
– Доктор Хэммонд, вас зовет доктор Йоргенсен, – сообщила она. – Привезли девушку в гемморагическом шоке.
Первым, кого я увидел в коридоре, был Питерсон в цивильном костюме. Он был растерян и раздражен, даже не сразу узнал меня. А узнав, дернул за рукав.
– Э… послушайте, Берри…
– Не сейчас, – ответил я, шагая следом за Хэммондом и медсестрой в другую палату. Там лежала навзничь бледная как смерть девушка с обмотанными бинтами запястьями. Она была в сознании, но едва соображала; голова её металась по подушке, из горла вырывались тихие стоны.
Над девушкой склонился ординатор Йоргенсен. Увидев Хэммонда, он сказал:
– Покушение на самоубийство, вскрыла вены. Кровотечение остановили, сейчас введем цельную кровь.
Он искал вену, чтобы подключить капельницу.
– Перекрестную пробу взяли, запросили кровь из банка. Понадобится не меньше двух единиц. Гематокритное число в порядке, но это ещё ничего не значит.
– Почему в бедро? – спросил Хэммонд, кивая на капельницу.
– Руки пришлось перевязать. С верхними конечностями шутки плохи.
Я подошел поближе и сразу узнал Анджелу Хардинг. И куда только подевалась её красота? Лицо сделалось мертвенно-бледным, вокруг губ выступили синюшные пятна.
– Что скажете? – спросил Хэммонд Йоргенсена.
– Вытащим, – ответил тот. – Если не случится ничего экстраординарного.
Хэммонд осмотрел перевязанные руки Анджелы.
– Повреждения здесь?
– Да, с обеих сторон. Мы уже наложили швы.
Хэммонд взглянул на кисти девушки. На её пальцах виднелись темные бурые пятна.
– Ты эту девушку имел в виду? – спросил он меня.
– Да.
– Курит как паровоз, – заметил Хэммонд.
– Нет. Осмотри ещё раз.
Хэммонд поднес руку Анджелы к носу и понюхал пальцы.
– Это не никотин…
– Совершенно верно.
– Но тогда…
Я кивнул.
– Вот именно.
– Да она же медсестра!
– Правильно.
Пальцы девушки были вымазаны йодом. Это вещество применяется как для дезинфекции, так и для разметки надрезов в хирургии. При постановке капельницы без него тоже не обойтись.
– Ничего не понимаю, – сказал Хэммонд.
Я поднял руки Анджелы повыше. Большие пальцы и тыльные стороны ладоней были испещрены мелкими порезами, из которых сочилась кровь.
– Что это, по-твоему?
– Пробовала.
Когда люди пытаются покончить с собой, вскрыв вены, на их руках часто остаются маленькие порезы, словно самоубийца сначала проверяет, достаточно ли острое у него орудие и насколько сильна будет боль.
– Нет, – возразил я.
– Тогда что это такое?
– Ты когда-нибудь видел жертв поножовщины?
Хэммонд покачал головой. Впрочем, где он мог их видеть? Такие зрелища доступны только патологоанатомам. Мелкие царапины на руках – верный признак того, что на человека напали с ножом. Жертва отбивается, и царапины – обычное дело.
– Это – типичная картина?
– Да.
– Ты хочешь сказать, что к ней лезли с ножом?
– Вот именно.
– Но почему?
– Потом объясню, – ответил я и отправился обратно, к телу Романа Джонса. Оно по-прежнему лежало в палате. Рядом стоял Питерсон. Какой-то незнакомый мне человек в костюме осматривал глаза покойника.
– Берри, вы всегда появляетесь в самое неудачное время, – сказал мне Питерсон.
– Вы тоже.
– Верно, – согласился он. – Но у меня такая работа. – Капитан кивнул на человека в костюме. – Поскольку в прошлый раз вы так всполошились, я на всякий случай захватил с собой полицейского врача. Как вы понимаете, теперь нам не обойтись без судебного следователя.
– Да, понимаю.
– Парня зовут Роман Джонс. В бумажнике лежали документы.
– Где вы его нашли?
– Валялся на улице. На милой тихой улочке на Маячном холме. С проломленным черепом. Должно быть, упал и ударился головой. На втором этаже дома разбито окно. В квартире некой Анджелы Хардинг. Она тоже здесь.
– Я знаю.
– Что-то вы сегодня больно хорошо осведомлены, а?
Я не стал отвечать. Голова буквально раскалывалась, боль накатывала волнами, я чувствовал страшную усталость. Хотелось улечься прямо на пол, уснуть и не просыпаться как можно дольше. Желудок сводило судорогой.
Я склонился над телом Романа Джонса. Кто-то снял одежду с его торса, и я увидел маленькие глубокие порезы на туловище и предплечьях. На ногах ничего подобного не было. Что ж, весьма характерная картина.
Полицейский врач выпрямился и взглянул на Питерсона.