Выпашь
Шрифт:
— Здорово, молодцы Заамурцы!
Люди набрали воздуха и дружно ответили.
"О-го-го-го"… понеслось по полям.
И странная мысль мелькнула в это мгновение у Петрика. "Этих людей и его самого, Петрика, Великий Князь видит в первый и последний раз в жизни". И Петрику показалось, что такая же мысль должна была быть и у самого Великого Князя, и у офицеров его свиты, и у солдат его бравой сотни.
Когда, лихо избочась, проехал вахмистр Разбегаев и командир 2-й сотни ротмистр Бананов некрасивой тропотцой на маленькой монголке заехал на место Петрика, Петрик поднял Одалиску в галоп и поскакал
— Молодец у вас командир, — ни к кому не обращаясь, сказал Великий Князь и стал пропускать мимо себя 2-ю сотню.
С версту отошел Петрик от местечка, когда сзади раздались крики команды: "смирно… равнение направо"…
Петрик оглянулся. Правее сотен, прямо полями, быстро скакала красивая группа всадников. Алые, голубые и белые башлыки крыльями реяли за плечами. Впереди всех, выделяясь легкою своею посадкою, скакал Великий Князь. Его конь не чуял всадника под собою. За ним, в коричневой черкеске на сытом вороном коне, скакал его начальник штаба, генерал Юзефович, адъютанты, их Заамурский бригадный командир, Старый Ржонд и всадники ординарцы. Их скачка была легка, и прозрачная пыль неслась за ними тонким и длинным облаком. Было что-то волнующее в этой скачке Государева брата, окруженного толпою нарядных горских всадников на их легких конях. Звало к подвигу и победе.
VI
Великий Князь взял вправо от шоссе, поскакал полями и скоро скрылся в неглубокой балочке. Только легкая пыль показывала, где он скакал.
Заамурская бригада по шоссе подошла к отвершку оврага и стала спускаться в него.
Овраг наполнился белыми лошадьми и людьми в свежих зелено-серых «защитных» рубахах.
Раздались команды: «стой» и "слезай".
Бригада стала в резерве.
Бригадный генерал с адъютантом поехали туда, куда поскакал Великий Князь, узнавать обстановку. Старый Ржонд и Петрик с офицерами выбрались на край оврага и легли на траве.
Было часов около пяти. Солнце сильно, уже по-летнему, пекло. Кругом были поля, чуть колышимые легким, временами набегавшим ветерком. В двух верстах от них на ровном поле были видны постройки станции Званец, окруженные кустами акации и сирени. На путях не было ни одного вагона. Около боковой пристройки легкий поднимался дымок. Там копошились люди. Дымили кухни ополченских рот. У станции живописной группой расположились вестовые с лошадьми. Великий Князь был там.
Далеко за станцией синим кустом стояла невысокая роща. За оврагом, там, куда узкой лентой уходили железные пути, полого поднимаясь на невысокий холм, шли поля, покрытые низкими хлебами. Небосвод был ими закрыт. Петрик развернул карту и опознался по ней. На запад от них, верстах в шести, должен был быть Днестр. На нем неприятель. Но все кругом было по-прежнему, мирно и тихо.
— Мне говорили в свите, — сказал Старый Ржонд, — с утра был бой за Званцем.
Это у станции… Наши будто оставили Подлещики, взорвали мосты через Днестр и заняли позицию вот где-то здесь в полях, где еще заранее были нарыты окопы. Там спешенные горцы и ополченцы. Вот, значит, в какой переплет мы с тобой попадаем.
Ежели что будет: в чужом пиру похмелье. — Старый Ржонд зевнул, разлегся на спине и надвинул на самые глаза фуражку. — Да, видать, ничего не будет, — промычал он.
Было тихо, как бывает в знойные летние дни. Ветерок прекратился. Было слышно, как жужжали мухи. Петрик видел, как в траве между тонких былинок ползали муравьи.
С каким-то особым интересом наблюдал он за ними. Голова была пуста. Никакая мысль не владела им. Чуть клонило ко сну.
Вдруг далекий и новый, неслыханный и странный звук народился в самом небе, в бездонной его вышине. Там что-то застрекотало сначала нежно, потом все громче и сильнее. Петрик сейчас же вспомнил, где он слышал такие точно звуки. Петербург, Коломяжское поле, Гатчино и Красное Село вспомнились ему. Он поднял голову.
Конечно… аэроплан…
Его солдаты и Старый Ржонд, никогда еще не видавшие самолетов, стали с удивлением прислушиваться и присматриваться, поднимая головы.
— Глянь-ка, чего-й-то там лятить. — Раздались голоса.
— Птица не птица, а чего-то дюже даже большое.
— А скоро как летит. Вот те и птица.
— Дурной. Не слыхал, что ли, никогда… Ероплан прозывается.
— Ваше высокоблагородие, это чего же он делать будет?
— Наш это или его?
— Подлетит ближе… Посмотрим…
Бинокли были устремлены на летящую точку. А она с густым и уже точно тревожным жужжанием приближалась и росла. Стали видны распластанные крылья и, точно брюшко насекомого, толстый корпус машины. В золотых лучах солнца чуть сквозили, просвечивая, крылья. Легкий «фюзеляж» был, как лапки насекомого — и весь аппарат казался громадной цикадой.
Ясно стал виден на крыльях большой германский черный крест…
"Его" аппарат…
— Это их, — сказал Петрик, — Фоккер.
Наступила тяжелая томительная тишина. Разговоры и замечания смолкли.
В полете аэроплана было что-то зловещее. Летний день померк. В комок сжималось сердце.
"Что ему там надо?.. Что он будет делать"?
И только подумали это, страшная безпорядочная трескотня ружей раздалась у станции и разорвала томящую тишину. Ополченцы стреляли по аэроплану.
— Ишь ты как садят, — заговорили солдаты.
— А ему хоть бы что.
— В белый свет, как в копеечку.
— И не покачнет.
— А вот и попало. Вишь, как задымил.
— Это он сигнал подает, — сказал Петрик. — Для артиллерии.
Теперь все стояли, кто с биноклем у глаз, кто глядя простыми глазами, и следили за аэропланом. И сразу, от присутствия там, в небе, кого-то чужого — неприятеля — все вокруг: белые постройки станции Званец, обычно, должно быть, тоскливо-скучные в широком просторе полей, белые акации, раскинувшие нежную свою листву, шоссе, обсаженное низкими яблонями в цвету, упиравшееся в станцию, — все, такое обыденное и однообразное, — стало страшным, важным и зловещим. Аэроплан описал дугу и стал удаляться от Званца.
В струнку вытянулся Ферфаксов. Он опустил руку с биноклем, и желтыми собачьими глазами глядел на темное облако, нависшее над станцией. Нечеловеческая тоска была в его взгляде.
— Там… Великий Князь!.. — со страшной силой, с тоскою необычайною сказал он.
Старый Ржонд и Петрик его поняли. Они ясно через стекла биноклей видели лошадей, стоявших на площадке перед станщей.
— Там не только Великий Князь, — сказал Кудумцев, — там еще сотни людей. Да это и нас касается. Овраг, как снегом, забит нашими лошадьми. Не заметить этого нельзя… Что уже тут Великий Князь!