Шрифт:
Это была одна из тех проклятых жарких ночей, когда без сна лежишь пластом до двух часов, потом резко вскакиваешь с постели, обливаясь кисловато-соленым потом, и, пошатываясь, спускаешься в гигантскую печь подземки, где с пронзительным воем носятся заблудившиеся в ночи поезда.
— Ад, — прошептал Уилл Морган.
И это действительно был ад, в котором целая армия озверевших людей всю ночь напролет, час за часом, блуждала от Бронкса до Кони-Айленда и обратно в поисках случайного глотка соленого океанского ветра, заставляющего тебя вздохнуть с Благодарением.
О господи, где-то там, на Манхэттене или еще дальше за ним, дуют прохладные ветры. Я должен найти их, пока не пришел рассвет…
— Черт!
Он в отупении смотрел, как мимо него бешеным потоком несутся улыбки с рекламы зубной пасты: его собственные рекламные идеи преследовали его в эту душную ночь на всем пути через остров Манхэттен.
Поезд застонал и остановился.
На соседнем пути стоял встречный состав.
Невероятно. Там, напротив, у открытого окна сидел старик Нед Эминджер. Старик? Вообще-то они ровесники, им обоим по сорок, но…
Уилл Морган рывком поднял окно.
— Нед, сукин сын!
— Уилл, паршивец! И часто ты разъезжаешь в такой поздний час?
— Каждую жаркую ночь, черт бы ее побрал, с сорок шестого года!
— Я тоже! Рад тебя видеть!
— Лжец!
Заскрипели стальные колеса, и оба знакомца скрылись из виду.
«Боже мой, — подумал Уилл Морган, — двое людей, которые ненавидят друг друга, сидят на работе чуть ли не локоть к локтю, скрипя зубами, карабкаются вверх по служебной лестнице, вдруг сталкиваются случайно здесь, в этом Дантовом аду, в три часа ночи, под расплавленным от зноя городом. Послушай, как эхом замирают наши голоса:
— Лжец!»
Через полчаса, на Вашингтон-сквер, его лба коснулся прохладный ветер. Он пошел вслед за этим ветром и оказался в переулке, где…
Температура была ниже градусов на десять.
— Так-то лучше, — прошептал он.
Веяло запахом ледника, из которого он мальчишкой украдкой таскал холодные кристаллы, натирал ими щеки и с душераздирающими воплями засовывал их себе под рубашку.
Прохладный ветер привел его по переулку к небольшой лавке, над которой висела табличка:
МЕЛИССА ЖАБ, ВЕДЬМА
СТИРКА-ПРАЧЕЧНАЯ:
СДАЙТЕ СВОИ ГРЯЗНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ДО 9 УТРА,
ПОЛУЧИТЕ ИХ ЧИСТЕНЬКИМИ НА ЗАКАТЕ.
И чуть помельче:
Заклятия, зелья против ужасной погоды — холодной или жаркой. Снадобья, побуждающие вашего нанимателя повысить вас в должности. Целебные мази, притирания и порошок из мумий глав древнейших корпораций. Лекарства от шума. Отхаркивающие для загазованной или загрязненной атмосферы. Бальзамы для страдающих паранойей водителей-дальнобойщиков. Препараты, которые следует принимать перед тем, как будете переплывать нью-йоркские доки.
Ha витрине были расставлены несколько пузырьков с наклейками:
Для прекрасной памяти.
Дыхание теплого апрельского ветра.
Тишина и нежнейшие птичьи трели.
Он засмеялся и остановился.
Потому что вновь повеяло прохладой и раздался скрип двери. И вновь ему вспомнилась морозная свежесть белых ледяных гротов из детства, мир, вырубленный в глыбе зимних снов и пролежавший так до самого августа.
— Входи, — шепнул чей-то голос.
Дверь бесшумно распахнулась.
Внутри царил погребальный холод.
На трех козлах, словно гигантский сувенир с февральского мороза, покоился шестифутовый брусок чистого, капающего льда.
— Ладно, — прошептал он.
В витрине скобяной лавки его родного городка, внутри огромного прямоугольного ледяного бруса, на котором каллиграфическими буквами было выгравировано «МИСС К. ПЕЛЬ», была замурована жена фокусника. Ночь за ночью спала она там, Снежная принцесса. В полночь Уилл вместе с другими мальчишками потихоньку убегал из дому, чтобы посмотреть, как она улыбается в своем холодном, прозрачном сне. Летом они, четверо или пятеро пылающих жаром четырнадцатилетних мальчишек, по полночи стояли, уставившись на нее в надежде, что их раскаленные, жаркие взгляды растопят лед…
Но лед так и не растаял.
— Подождите, — прошептал он. — Послушайте…
Он сделал еще один шаг в темноту ночной лавки.
Господи, это же она! Здесь, в этой глыбе льда! Не те ли это очертания, в которых всего несколько мгновений назад лежала погруженная в прохладные ночные сны снежная женщина? Те самые. Лед был все такой же полый, так же мягко изогнут и нежен. Но… женщины в нем нет. Где же она?
— Я здесь, — прошелестел голос.
В дальнем углу, по ту сторону холодного, сверкающего гроба двигались тени.
— Добро пожаловать. Закрой дверь.
Он почувствовал, что она стоит совсем рядом, среди теней. Ее плоть, если б он мог до нее дотронуться, была бы прохладной на ощупь и по-прежнему свежей благодаря времени, проведенному в ледяном гробу, с которого стекали капли. Стоило лишь протянуть руку…
— Как ты здесь оказался? — тихо спросил ее голос.
— Душная ночь. Вышел пройтись. Прогуляться. В поисках прохлады. Думаю, мне нужна помощь.
— Ты пришел по адресу.
— Но это же безумие! Я не верю в психиатров. Друзья терпеть не могут, когда я говорю, что и Динь-Дон [1] , и Фрейд почили в бозе двадцать лет назад, а с ними и все остальные клоуны. Я не верю в астрологов, нумерологов, хиромантов и прочих шарлатанов…
1
Динь-Дон — имитирующее звон колокольчика имя феи из повести-сказки Дж. М. Барри «Питер Пэн» (1904).
— Я не гадаю по руке. Но… дай мне свою руку.
Он протянул ладонь в нежную тьму.
Их пальцы встретились. Ее рука была холодна, как у маленькой девочки, только что порывшейся в холодильнике.
— На вашей вывеске написано: МЕЛИССА ЖАБ, ВЕДЬМА, — сказал он. — Что делает Ведьма в Нью-Йорке летом тысяча девятьсот семьдесят четвертого года?
— А ты знаешь город, где Ведьма была бы нужнее, чем в Нью-Йорке в этом году?
— Вы правы. Мы все сошли с ума. Но почему именно вы?