Вырай
Шрифт:
— Вот-вот, — поддакнула журналистка, — я почему приехала, ваши дворы фотографировала: показать общественности, что здесь не три хатки, а гораздо больше. Чего им стоит проложить дорогу чуть в стороне? В конце концов, проект не должны были утверждать без вашего согласия.
— Что вы, жэншчына, предлагаете?
— Вот. — Засуетилась гостья. — Это — коллективное письмо к Президенту. Он должен обратить внимание на вашу проблему.
Светлана Леонидовна взяла бумагу в руки и стала читать вслух:
— «Каждый человек имеет право выбрать свою судьбу. Мы, жители деревни Подзелёнки, отказываемся менять своё место жительства на неизвестную дорогу и хотим остаться там, где жили долгие годы, навечно. Да будет так».
— Странный текст какой-то. — Засомневался Бураков. — Разве так пишут в администрацию президента?
— А вы, простите, много коллективных писем видели? — Агрессивно спросила журналистка.
— Ни одного. — Смутился мужчина.
— Вот именно. Они так и пишутся. На этом же листе ставятся ваши подписи, а затем в конвертик вкладывается всё остальное. Видите? Я уже подготовилась — и копия проекта, и договор с китайским подрядчиком, и всё остальное.
— Да?! — Удивлённо почесал затылок Бураков. — Ладно, вам видней, вы в этом лучше разбираетесь.
— Ну что, дорогие подзелёнковцы, будем подписывать?
— А то ж. — Зашумела толпа. — Придумали, дома наши сносить, ага. Вот как напишем, как отправим — много у кого головы с плеч полетят.
Люди стали выстраиваться в очередь. Каждой пенсионерке незнакомка протягивала тяжёлую, красивую, украшенную камешками ручку. После каждой подписи женщина улыбалась всё шире.
— Не расходитесь, пожалуйста! После того, как мы закончим, хочу сделать общую фотографию на фоне вашего замечательного и такого аутентичного колодца!
— Может, не надо? — Заволновались старушки.
— А как же. Эту фотографию мы тоже к письму приложим.
Журналистка щёлкнула фотоаппаратом. И растворилась в воздухе, прихватив с собой письмо и документы.
— Бабоньки, чёй-то? — Прищурился дед Михась. — Куды ж она подевалась?
— Домой побегла. В фиолетовый Лес. — Подала вдруг голос Светлана Леонидовна и перекрестилась. — Видать, и сюда нечисть добралась.
Обсудить случившееся люди не успели, потому что резко потемнело. Поднялся ветер, который всего за несколько секунд превратился в настоящий ураган. Жители Подзелёнок бросились врассыпную, справедливо ожидая дождя.
Но уйти от колодца им не дали. Разбушевавшийся ветер стал подхватывать пенсионеров и довольно грубо забрасывать в колодец. Светлана Леонидовна, как дама крупная, не протиснулась внутрь с первого раза. Тогда невидимая сила подняла её на метра три вверх, разорвала на две части и отправила в колодец за два приёма.
Подзелёнки содрогнулись от криков страха и боли. Враз протрезвевший Бураков в ужасе смотрел, как исчезают соседи в глубине колодца. Его ветер подхватил последним.
Летя вниз, мужчина сжался, ожидая удара о дно, устланное телами людей, но неожиданно падение затянулось. А затем замедлилось, и вместо бетонных колец Борис увидел довольно просторное помещение, в котором лениво клубился лиловый туман.
Что это было за место, Бураков не понял и довольно скоро потерял всякие ориентиры.
Жители Подзелёнок летали в тумане, словно космонавты в невесомости, не переставая плакали и звали на помощь.
Это продолжалось не очень долго, но Буракову показалось, что он вечно болтается в лиловой взвеси, и что это и есть его жизнь от начала времён. Периодически то плечом, то спиной, то ногами мужчина натыкался на какое-то препятствие, но не успевал понять, что это — из-за тумана и полумрака видно было плохо.
Первым умер дед Михась. Его как раз проносило мимо деревенского алкоголика, когда старческое тело вдруг стало скручиваться, словно кто-то выжимал огромную половую тряпку. С громким хрустом дедушку разорвало пополам, и его останки постепенно исчезли, растворившись в тумане. На мгновение женщины затихли, осознавая увиденное, но затем закричали с утроенной силой.
Стали гибнуть остальные. Кого-то ждала та же участь, что и Михася, кто-то раздувался, словно воздушный шарик, а затем лопался, кто-то вспыхивал, словно факел, распространяя вокруг запах подгоревших котлет.
Борис понял, что сейчас умрёт.
«Да какого чёрта? За что? Я только начал по-человечески жить! Никто не пилит, на работу в колхоз собрался устроиться! Что происходит вообще?»
Желание жить дальше стало нестерпимым, злость на нечисть придала сил, и Бураков активно замахал руками и ногами, пытаясь плыть, как в воде.
Как ни странно, это сработало. Через несколько минут мужчина понял, что может управлять своими перемещениями, правда, прилагая немыслимые усилия.
— Женщины! Здесь можно плавать! — крикнул он и медленно двинулся сквозь туман, надеясь рано или поздно наткнуться на стену.
Из двадцати трёх человек в живых осталось от силы пять-шесть. Боря не задерживался и не пытался сосчитать людей. Он жаждал спасти хотя бы себя. Но его крик услышали — всхлипывая и причитая, старушки пытались плыть за ним.
Но у них не слишком хорошо получалось — силы и здоровье были уже не те. Бураков хотел вернуться хоть за кем-нибудь, но потом передумал.
Наконец руки наткнулись на шершавый бетон. Радостно вскрикнув, мужчина стал подниматься вверх, опираясь о стену. В конце концов, туман стал не таким густым, и Борис приметил, что гигантские бетонные кольца постепенно сжимаются и принимают обычные размеры, а затем сменяются на деревянные брёвна.
Когда до верхнего края колодца оставалось не больше метра, снизу кто-то прошипел:
— Куда с-с-собралс-с-ся, Боречка?
Что-то уцепилось в лодыжки. Боря взвизгнул, из последних сил рванулся вверх и достал до верха. Он уцепился что было мочи за край, и уже не отпускал, решив, что лучше умрёт здесь, глядя на вечернее небо, чем там, внизу, в непонятной лиловой гадости.
Бураков стал громко молиться. Правда, кроме фразы «Отче наш, иже еси на небеси» он ничего не знал, поэтому, повторив раза четыре эти слова, перешёл на мат. Яркий, сочный, витиеватый — тот, на который способны лишь талантливые лингвисты из народа.