Вырванные Страницы из Путевого Журнала
Шрифт:
«Hа полпути», как он называется, поразил меня, как двухсторонняя река болтливого, зловонного человечества: бурлящий, суетливый поток, ведущий к неизвестным тайникам. Мы двигались прямо, и я почти не замечал близости этой грязной толпы. Наш разговор начался без промедления: сначала мы заговорили о моем происхождении, потом о её, хотя о себе я упомянул только то, что я антиквар и интересуюсь генеалогией, космологическими науками и то, что я «поклонник» странной фантастики. Я не назвал ей своего полного имени (не то чтобы её поразила какая-то фамильярность) и не сказал, что у меня есть профессиональная издательская работа. От неё я узнал, что она родилась 19 лет назад в штате Мэриленд, в военном городке под названием УДО [10] .
10
Условно-досрочное освобождение.
— Где раньше была военная тюрьма, — сказала она.
Ее отец служил в армии и даже был направлен в окутанную тайной провинцию Шаньси в экзотическом Китае.
— Что же, — спросил я, — побудило вас к карнавальной жизни?
Она очень легко передвигалась на костылях, её хромота была едва заметна.
— Карнавал принадлежит моему мужу. Он уже много лет добивается успеха, даже несмотря на то, что экономические дела в стране оставляют желать лучшего.
— Могу я предположить, что ваша фамилия О’Слонесси?
— Совершенно верно. Я бы представила вас своему мужу, но… — то, что осталось от её фразы, рассеялось, как пар, и её вездесущая улыбка тоже.
Задержка осознания потрясла меня. Подождите! — пришел мой возглас. — Её муж — владелец бродячего цирка и, по-видимому, его верховный иерарх…
Я уставился на движущуюся толпу.
А Блисс — проститутка…
По крайней мере, это было предположение механика Нейта, основанное на россказнях его доверенного лица. Этот вывод меня задел: О'Слонесси нанимает свою собственную жену в качестве леди на ночь!
Я подавил свой гнев и продолжил терпеть, как будто безраздельно наслаждаясь нашей прогулкой в нервном центре карнавала. Над нами, как огромные, лязгающие, металлические звери, вращались, крутились и парили аттракционы, в то время как их моторы выбивали стаккато в воздух. По обе стороны тянулись прилавки с разнообразными зрелищами или игровыми авантюрами: бросание колечек, игры в ракушки, кувалды, которыми нужно бить, чтобы поднять клэнгер до колокола и доказать свою физическую силу, прорицатели, «неестественные» медицинские образцы, акробаты и т. д., в другом случае безусловно, это всё могло бы меня заинтересовать. Однако сегодня они этого не сделали. Весь мой интерес был прикован к Блисс.
Однако по мере того, как она продолжала вести более разнообразные разговоры, этот «маячный» оттенок ее лица все больше уменьшался. Я приготовился уже было спросить ее о внезапной перемене в настроении, но — будь я проклят! — я потерял самообладание, как часто бывало в прошлом. Тем временем, пока мы шли, различные люди — разнорабочие, наездники, фактотумы, коренастые охранники, бродячие уборщики с мётлами и швабрами, похожими на алебарды, все они слишком ярко улыбались ей и сыпали обрывки приветствий, которые, как казалось, несли потаённый смысл между словами. Когда один из них — билетный кассир, с повязкой на глазу и блестящим прыщом на лбу — сказал:
— Эй, Блисс? Что скажешь, если потом я и ты, а?
Она не ответила, лишь молча нахмурилась и продолжила свой путь на костылях.
— О, Говард… — она вздохнула так, что её нежные плечи поникли. — Не знаю, что и сказать.
— Вам не нужно ничего говорить, если это вас не устраивает. Я очень доволен просто тем, что нахожусь в вашем обществе, — и после того, как я сказал это, я едва мог поверить в свою браваду.
— Ты ведь знаешь, почему Септимус позволил мне уйти? Ты должен знать.
Данный вопрос привёл меня в замешательство.
— Причина… я полагаю, состоит в том, чтобы дать вам перерыв и привести клиента к месту назначения, в данном случае, к продавцу засахаренных яблок.
Ещё несколько шагов на костылях. Только тогда я взглянул на её ноги, которые не сгибались, как следовало бы, а казались свернутыми.
Как кулаки.
Поверх них были натянуты белые носки. Кисти, — понял я. — Не ступни…
— Но ты, очевидно, встречался с ним раньше, так что… ты должны знать…
Наступила пауза с моей стороны.
— О да, ваш друг Септимус появился в ремонтном гараже, чтобы повесить там афишу.
Она казалось, вздрогнула, устремив взгляд на меня.
— И это всё?
— Ну… да. На самом деле все было очень просто. Он повесил плакат, бесплатно снабдил меня билетом — признательная щедрость, надо сказать, — и уехал на своём автомобиле.
— Ты… — но, она сглотнула, словно смутившись. — Ты видел мой рисунок на плакате?
— Нет, конечно, — уклончиво ответил я, и это сразу же омрачило мой дух.
— И Септимус ничего не говорил тебе обо мне?
— Он вообще не упоминал о вас.
— Сюда, — поспешно сказала она и провела меня через узкий проход между прилавком, где продавались пирожные и прилавком негритянки, чьей сильной стороной, по-видимому, было сгибание ложек и других металлических предметов, и всё это исключительно силой мысли.
Сжатое пространство привёло нас в удивительно тихий уголок, находящийся между несколькими транспортными трейлерами. Блисс ударила по кремню, чтобы зажечь несколько ламп, запах которых подсказал мне, что они были наполнены свечным рыбьим маслом. Тусклый свет осветил несколько жестяных банок с окурками и ящиками, служивших стульями.
— Как здесь удобно и уютно, и приятно уединиться от толпы, — сказал я. — Место, где рабочие-карнавальщики могут передохнуть.
Моё замечание заставило её побледнеть. Все более и более угрюмый вид, казалось, тяготил ее на деревянных подпорках.
— Это то, что мы называем «брюхом опоссума», Говард.
— Что?
— Брюхо опоссума. Не знаю, откуда это взялось, но так оно называется.
Я усмехнулся странному обозначению.
— Я уверен, что ничего не понимаю, Блисс.