Вырываясь из кокона
Шрифт:
– Как твое имя, волшебник? – обернувшись, поинтересовался Фил.
Но волшебника и след простыл. Лишь яркий ослепляющий свет озарил все вокруг.
– И действительно, странный, – согласился с предупредившим его об этом другом Фил и отправился к своему дому.
По возвращении домой он продолжил свою привычную жизнь, навсегда позабыв о своей излишней чувствительности.
Джонни
“Вот я сижу в кресле, пью свой любимый кофе, смотрю в это окно и ничегошеньки не понимаю. Дожить почти до середины своей жизни и быть полным дураком в ней самой. Как такое вообще возможно? Но, как я вижу, все же возможно. Я – полный профан в вопросах о жизни и смерти.
Кто я такой и зачем я живу? Что такое жизнь и для чего она дана человеку? И кем дана? У меня есть ощущение, что я не живу целенаправленно. Жизнь моя просто происходит, как некий беспрерывный процесс. И я совсем не знаю, что буду делать, когда моя жизнь закончится. И когда будет сам конец. Кто за этим всем стоит? Кто руководит процессом? Точно не я, ведь если бы руководил я, я бы себе, и не только себе, нарисовал бы другую
Ну что же, начну собирать по кусочкам моей памяти и рассказам помнящих те моменты, которые не помню сам я, людей, мою историю жизни с самого начала, какую я могу себе пока представить, до настоящего момента.
Итак, где же располагалось мое, как мне известно, начало? По рассказам родителей я могу себе представить, что действие обстояло в маленькой деревушке, расположенной на Дальнем Востоке России. Здесь я родился. Вот это событие! Но только не для меня. Ведь я же тогда еще об этом ничего не знал. А значит, скорее, не я родился, а я был рожден. Рядом со мной большую часть времени находились какие-то два человека. Это были мои родители, как я позже узнал. Изначально они знали меня, но сам я не знал, что я Джонни, и о своих родителях, и тем более обо всем мире. Тогда мир – это и был я. О себе как о Джонни я ничего не знал и не собирался, возможно, им становиться. Я как прозрачное стеклышко, вроде бы и был, и в то же время меня вроде бы и не было. Для самого себя, во всяком случае, точно. Все, что происходило вокруг меня, я постепенно вбирал в себя, как впитывающая губка.
Согласно наблюдениям за развитием человека в раннем возрасте, со мной происходило примерно следующее: в первые месяцы жизни у меня и развивались основные двигательные функции. Я реагировал в основном только движениями в ответ на любые раздражители – голод, холод, дискомфорт, изменение положения тела. Я умел кричать и выражать двигательное беспокойство. Начиная с 3 – 4-месячного возраста моя деятельность приняла игровой характер, во время игры своими ручками, ножками у меня появились первые эмоции – удовлетворение от выполнения простых целенаправленных движений. Вскоре у меня возникли первые чувства и эмоции. Сначала появились отрицательные эмоции, возникающие в ответ на неблагоприятные условия. К 6 – 7-му месяцу жизни я испытал радостные эмоции при виде игрушек. В 9 – 10-месячном возрасте я впервые проявил эмоции, схожие с чувством ревности при обращении взрослых к другим детям. У меня появилось первое чувство удивления, которым я реагировал на что-то новое и необычное, что говорило о начале моего познавательного отношения к окружающему миру и о развитии моей памяти. Двигательные реакции все больше принимали осознанный характер. Я учился стоять и ходить. День ото дня увеличивался объем получаемой мной информации и впечатлений об окружающей меня среде.
Постепенно я овладел речью. В то время для меня существенное значение имела словесная оценка взрослыми моего отношения ко мне же и моим действиям. Я запоминал все оценки, данные родителями для тех или иных явлений, подкрепленные соответствующими жестами, мимикой и интонациями. В моей голове откладывались первые понимания о том, «что такое хорошо и что такое плохо». На 2–3-м году жизни у меня появились эстетические чувства, познавательные эмоции и любознательность, характеризующаяся множеством вопросов, задаваемых мной. Здесь начала пускать свои первые корешки мыслительная деятельность.
Примерно в возрасте 3-х лет у меня откуда ни возьмись появилось чувство первого упрямства. Я вдруг начал противопоставлять свои желания желаниям окружающих меня людей и стал пытаться отстаивать их. Я впервые начал осознавать себя как нечто отдельное – свое “я”, как личность. Это, пожалуй, очень важный и забытый мной вплоть до сегодняшнего дня момент в истории моей жизни. Кстати, ведь начиная примерно с этого возраста в основном все люди и помнят свою жизнь. То, что происходило до достижения 3-летнего возраста, мало кто может вспомнить. Мы узнаем о своем рождении и о том, как проходило наше раннее детство, только со слов других людей. А почему? Возможно, что до достижения этого возраста все процессы происходят бессознательно, по инерции, автоматически. Мы себя не отделяем от мира. Все является единым, целым. Но после 3-х лет появляется что-то особенное. Происходит так называемое разделение. Отделение себя от мира. С этого момента появляется я и не я (все остальное, кроме меня). Со мной, по всей видимости, получилось то же самое. Простым языком говоря, я отделил часть мира себе и назвал эту часть собой. С этого момента все, что со мной далее происходило, я относил к себе. Я стал думать, что все, что происходит – это происходит со мной и относительно меня. Что это такое? Похоже на эгоизм, не так ли? Да, именно так, появился зародыш того, что в народе зовется ЭГОм. (К слову, что же такое ЭГО. Эго – согласно психоаналитической теории, та часть человека, которая осознаётся как “Я” и находится в контакте с окружающим миром посредством восприятия. Эго осуществляет планирование, оценку, запоминание и иными путями реагирует на воздействие физического и социального окружения). Я как бы неосознанно взял в бессрочную аренду кусочек Вселенной. Причем я так не хотел, это ведь само получилось. Я ни с кем не договаривался, что я беру его в аренду, и ни с какими условиями не соглашался, словом, не подписывал никаких договоров. Совершенно ясно, что ЭГОизм зародился автоматически. Значит, именно здесь такое загадочное растение, как ЭГО, пустило свои корни и отсюда стало день за днем произрастать в крепкий баобаб, ЭГОбаб. Значит, до этого момента был первый я – как мир, а теперь появился второй я – как Эго, или личность. Нас стало двое. И не всегда ясно будет с этого момента, кто из нас главный. Часто будет казаться, что второй. А может ли появиться что-то из первого, главнее его самого? Раз второй я появился из первого я, но стал считать себя главнее, значит, он точно большой обманщик! Так что, скорее всего, с этих самых пор этот лжец по имени Эго и начал водить меня за нос и причинять мне много страданий, пока я не вспомню о нем.
Я подрос, как маленькая обезьянка, все повторяя за старшими и не очень людьми и впитывая информацию, как специальная впитывающая губка, параллельно со своим Эго – надо заметить, ничего осознанно сам не делая, ведь меня практически всему учило мое окружение.
Если моему телу наносился физический вред, к примеру, я падал и ударялся, у меня возникало неприятное ощущение под названием “боль”, я громко плакал и расстраивался. А что такое “боль”? Боль, насколько я понимаю, – это физиологическая реакция моего организма. Сигнал в мозг из определенного места в теле о том, что происходит что-то неладное с ним. С помощью него отслеживается либо неблагоприятное воздействие на тело извне, либо очаг разрушения в нем самом. Обычно указывается на конкретное место событий, чтобы я мог направить свое внимание туда и незамедлительно принять меры по защите этого места от угрозы повреждения. Это главный компонент защиты моего тела посредством предупреждения нежелательных и разрушительных последствий. От него никуда не денешься, он просто необходим для моего нормального существования. Как сторожевой пес, не иначе, мой верный друг и настоящий помощник.
В минуты моих болезненных переживаний меня обычно жалели и успокаивали родители или другие взрослые. Также они соболезновали и сопереживали мне, выражая понимание, как мне не сладко в такие моменты. Рассказывали, что “это не беда”, что у них “тоже так было”, но они справились и теперь вот живут и радуются, в чем я не сомневался, конечно. Я принимал это как норму и запоминал: когда мне больно – меня должны жалеть. Впоследствии, если никого не было рядом со мной, я скучал по этим ощущениям и даже научился иногда жалеть себя сам.
Таким образом, поведенческим реакциям на происходящее вокруг меня вместе со всем остальным меня также научила окружающая человеческая среда.
Я “жизнедействовал”. Взрослые меня то хвалили, то ругали, иногда даже наказывали. Как будто дрессировали. Я теперь уже отчетливо знал, “что такое хорошо, а что такое плохо”. Так у меня сформировывалось то, что называется “совесть”. Это, по моим ощущениям, этакий внутренний судья. Когда я что-то делал не то, этот судья просыпался и судил меня, вызывая у меня чувство вины. Иногда взрослые обвиняли меня или других детей, видимо, во временном ее отсутствии: “Эх, какой бессовестный!” или “Совести у тебя нет!”. Я даже слышал такое выражение – “совесть грызет”. Я замечал, что иногда кого-то не грызет то, что грызет меня, и, не понимая, почему так происходит, удивлялся этому. Как будто искренне верил, что “совесть” на всех одна. Просто у кого-то она, видимо, еще не совсем выросла. Я так мысленно и говорил иногда о тех других: “Эй, да у тебя совесть еще не выросла”.
По какой-то непонятной для меня причине мне запомнился один странный случай из моего детства, как я, сидя у своей матери на работе в подсобном помещении, от скуки придумал интересное для себя занятие: я достал общую фотографию своей группы из детского сада, где-то нашел иголку и стал прокалывать на фотографии лица детей – своих обидчиков. Кто меня не трогал, того я пропускал и не “протыкал”. Какой же я был жестокий тогда!
Так, мало-помалу формируясь, у меня к тому времени уже были кое-какие психика, личность и характер. Что самое интересное, появились они без особого целенаправленного моего участия и контроля. Самостоятельно. Эх, какие молодцы! Сами по себе они формировались как могли. Осознанно я ничего не выбирал. Не мог выбирать я, что в меня войдет, а что выйдет. Теперь все это в совокупности являлось так называемым фильтром моих взаимоотношений с окружающей средой. Тело мое тоже сформировалось само. Как бы я ни хотел, чтобы у меня не рос длинный нос, он все же вырос у меня длинным, наплевав на мои “хотелки” и просьбы больше не расти. Как бы я ни мечтал о высоком росте, я вырос до такого роста, до какого вырос. Весь мир будто лепил меня. Со скульптором я, к сожалению, а может даже к счастью, не умел договариваться о деталях моей скульптуры, не имел такой возможности. Поэтому лепка происходила со мной, но независимо от меня. Такой вот парадокс! Не было у меня такого тумблера, чтобы можно было, когда надо, повернуть на “вкл.”, а когда не надо – на “выкл.” Я был как своего рода энергетическая воронка, в которую попадало все, что находилось поблизости от меня, без разбора. Я ничего сам не создавал, не планировал, даже если мне казалось, что я это делал, на деле всякий раз реальность доказывала мне обратное. Таким образом, по большей части я не являлся хозяином самому себе.