Вырываясь из кокона
Шрифт:
Я рос и развивался психически и физически, среднестатистическим образом выражаясь, относительно здоровым ребенком.
В возрасте 7 лет меня по неизвестной мне причине решили покрестить мои родители. Я не понимал, зачем это было нужно мне, но родители, наверное, понимали, зачем это было нужно им. Хотя мне тогда понравилась эта затея из-за своей привлекательной неизвестности. Ведь все дети в большинстве своем отличаются повышенной любознательностью, так и для меня это событие не явилось исключением. Процесс крещения меня здорово впечатлил. Отныне я на определенный период времени стал будто набожным ребёнком. Немного погодя, когда я хорошо научился читать, я проявил интерес к изучению литературы на божественную тематику и частенько стал заглядывать в местную библиотеку за очередной книгой. Их я читал одну за другой, почти не отрываясь и с большим интересом. Чтение начиналось на ступеньках библиотеки, продолжалось дома в свободное время и заканчивалось на переменах в школе. Доходило даже до такого, что я клал под подушку, на которой спал, Библию. Учил молитвы и время от времени молился, стоя на коленях перед иконами. Все это происходило
Как-то раз в праздник Святой Троицы по дороге в церковь у меня на глазах сбили мою любимую и единственную собаку. От такого события ощущения были такие, будто бы сквозь всего меня прошел электрический разряд. Так я впервые в жизни познакомился с явлением под названием «смерть». Я получил небольшую, если можно так сказать, психологическую травму, и почему-то провел параллель с тем местом, куда я, собственно, направлялся. И даже слегка засомневался в наличии Бога.
Со стороны моего развития наблюдалось приблизительно следующее. Радостное чувство от общения с окружающими постепенно перерастало в более сложное чувство симпатии, привязанности. Появлялись элементы познавательных эмоций. Формировались высшие нравственные эмоции – чуткость, чувство дружбы и товарищества, долга и другие. Эмоции со временем усложнялись и дозревали. Происходило дальнейшее развитие ощущений, памяти и внимания, двигательных и волевых функций. Я учился делать сначала простые, а затем более сложные суждения. После 12-ти лет у меня появилось то, что называется мышлением. Я уже имел свои суждения, логически выстраивал план своих действий, анализировал. Я свободно оперировал сложными абстрактными понятиями и категориями. В это время на смену чувственного познавания пришло логическое мышление. Мое сознание приобрело черты сознания коллективного и общественного. Созрели высшие человеческие эмоции – познавательные, нравственные и эстетические.
Я хорошо учился в начальной школе. Начиная с первого класса я иногда отпрашивался с уроков, жалуясь то на головную боль, то на боль в животе, или просто говорил, что плохо себя чувствую. Меня, конечно же, отпускали учителя. Я с радостью проводил это выкраденное у школы время у себя дома. Я всех обманывал. На самом деле у меня, конечно же, ничего не болело. Косил я от школы абсолютно осознанно, таким способом получая свое любимое одиночество и ничегонеделание. В средней школе я тоже прекрасно учился. Но так как все становилось немного серьезнее, мне приходилось разыгрывать теперь уже главным образом родителей и даже врачей. Я помню случай, как я, находясь дома, позвонил маме и сообщил, что у меня сильно колотится сердце. Мама вызвала скорую. Я дождался момента, когда, по моим расчетам, машина скорой помощи была уже на подъезде, и начал яростно приседать и отжиматься для того, чтобы искусственно поднять уровень кровяного давления и вызвать учащение сердцебиения, чтобы врач, осмотрев меня и констатировав отклонения от нормы, предложил бы поехать с ним в лечебное учреждение. У меня все получилось. Я лежал в больницах просто так, чтобы ничего не делать. То сердце мне лечили, то желудок. Я несколько раз лежал в больницах с банальным гастритом, который был почти у каждого человека в то время. У меня даже находили какие-то мифические лямблии и списывали боли в животе на них. От чего мне становилось очень смешно, так как я-то знал, что у меня на самом деле ничего не болит. Также я лечился в стационаре от сердечной аритмии. Я описывал свой дискомфорт, говоря, что у меня “сердце так колотится, что вот-вот выпрыгнет из груди”. Проходя лечение в больнице, я просто наслаждался своим ничегонеделанием. Кстати, таблетки, выдаваемые мне медсестрами, я просто смывал водой в раковину в своей палате. И по прошествии отведенного больницей времени на лечение я чудесным образом выздоравливал. Меня очень забавляли чудеса такого рода. Иногда я, как и любой ребенок, не только косил, но и по-настоящему болел. В основном в такие нелегкие времена мне везло лечиться на дому. Пользуясь прекрасными мгновениями спокойствия и уединения, я сочинял различные рассказы и былины, заодно с легкостью делая домашние задания по любимому школьному предмету – литературе, которые потом учительница литературы почему-то зачитывала всему классу. Я совершенно не понимал, почему так происходило. Много рисовал. Я рисовал все, что меня окружало, от копейки, лежащей на столе, домашних животных, родителей, до несуществующих вымышленных существ. Я даже сам записался в кружок по изобразительному искусству, занятия в котором стоили какие-то гроши даже по тому времени. Мне тогда казалось, что художник, который проводил наши занятия, делился знаниями бескорыстно и в свое удовольствие. Я, конечно, тоже получал огромное удовольствие от времени, проведенного в скромном подвальном помещении за рисованием разного рода ерунды.
Мои родители понимали, что я, как и многие дети, не особо хотел учиться, мне бы бегать да играть, поэтому совсем не давили на меня, не требовали учиться на отлично, только лишь объясняли, что учиться НАДО, чтобы поступить в вуз, получить высшее образование, далее хорошую высокооплачиваемую работу и зажить счастливой жизнью. Я запомнил такую концепцию, которую создали передо мной родители, и в силу своих детских недоразвитых наивных мозгов беспрекословно поверил в нее. Теперь я был уверен, что, к “счастью”, надо идти. “Наверное, это смысл жизни”, – думал я. Счастье где-то там, потом, в будущем со мной непременно случится, когда я выполню все указания родителей. Моих родителей, которые выполняли примерно такие же указания своих родителей, а те, в свою очередь, своих, и так по цепочке – общества в целом, в котором я живу. Это некая система. Система проживания жизни человеческой единицы. Поэтому, доверяя своим родителям, нацеленный на светлое будущее, хороший и послушный, я учусь на хорошо и отлично.
Как-то раз я отправился со своим другом к моей бабушке в гости. Шагая по дороге, мы весело болтали. Вместе с нами бежала и резвилась собака моего друга. И снова на глазах у бедного меня проезжавшая мимо машина сбила на этот раз собаку моего друга. Я во второй раз был впечатлен тем, что жизнь не вечна.
На период летних каникул меня всегда отправляли к бабушке в деревню. Там я составлял свои лучшие воспоминания. Мне нравилось играть во дворе с котятами, ковыряться в земле, что-то строить, варить из песка и листьев “кашу-малашу”, помогать бабушке по хозяйству: собирать урожай, окучивать картошку, кормить кур, доить коз. Иногда я наблюдал, как мой дедушка забивает кур на суп, опаливает свинью или самое “интересное” – в сарае снимает шкуру с убитых козлят, чтобы из этой шкуры сделать себе теплые унты. Все это меня тоже неплохо впечатляло. Но больше всего мне нравилось просто лежать на диване в полной тишине и слушать, как, летая под люстрой, жужжит муха, описывая похожие на треугольники траектории. “Бзззззз”. Когда муха садилась куда-нибудь, жужжание прекращалось, и в воздухе зависала абсолютная тишина, мир будто замирал. Это чудесное мгновение я запомнил на всю 30-летнюю жизнь. Эта великая тишина и только ощущение жизни, не то, что жизни, а ощущение живости присутствовало тогда, в этот такой экстремально короткий, почти незаметный момент. Но для меня он являлся настоящим чудом. Это одновременно мгновение и вечность. Полное замирание жизни с ощущением присутствия. И снова “бзззззз” – полетела. В моей памяти этот момент отпечатывается надолго.
По ночам я иногда страдал лунатизмом. Не то чтобы страдал сам я, я об этом ничего не знал. Страдала моя бабушка, которая вынуждена была вставать по ночам и возвращать ходившего по дому и разговаривавшего во сне меня в постель. Как-то она рассказывала, что я вышел даже на улицу среди ночи и ходил там, постоянно повторяя фразу: “Я здесь”. Сейчас я немного понимаю, что я хотел этим сказать. Это был некий портал из меня сегодняшнего в меня “тудашнего”, для понимания сущего.
Мои бабушка и дед много болели. Ведь старость – не радость. Однажды у моей бабушки случился инсульт, и ее парализовало. Я ухаживал за бабушкой в свободное от учебы время. Так продолжалось недолго. Сначала умер от инфаркта миокарда мой дед у моей мамы, как говорится, на руках, и следом, в этот же год, моя бабушка, наверняка очень соскучившись по своему супругу, отправилась туда же. Вот что значит любовь. Так я в третий и четвёртый раз стал свидетелем смерти, уже не так сильно впечатлившись, как раньше. На том этапе меня скорее душевно трогали страдания по усопшим тех людей, которые терпели утрату своих близких. Я часто присутствовал на похоронах, так как меня всегда брали с собой на эти не очень веселые мероприятия родители. Я вникал в процесс похорон, так как я был ребёнком, конечно же, я подражал эмоциям старших. И учился страдать по ушедшим в мир иной людям. Ключевое слово – учился. В общем, часто в своём детстве я видел гробы, покойников, слезы и горе людей. Я был очень впечатлительный и словно все время пропускал все это через себя. Повторяю, я учился страдать. Эта унылая модель поведения, ставшая традицией в нашем обществе, связанная с прекращением земной жизни живых существ и идущими за этим страданиями людей еще живущих, меня немного удручала. Кстати говоря, я для себя отметил тот факт, что меня не только учили страдать, но еще и учили стесняться. Сам я об этом не знал, пока не научили, что так делать необходимо – все так делают. Так прошло мое детство.
Так как “все, детство закончилось”, как-то в деревню в гости к родителям, где с ними, припеваючи и горя не зная, жил я, приехал мой, в то время учившийся в городе неподалеку от нашей деревни, старший брат и поинтересовался, на кого же я хочу пойти учиться в будущем. Мне было 14, и я тогда еще об этом не думал, поэтому не знал ответа на такой сложный вопрос. Тогда брат рассказал, что если я стану врачом, то можно будет с легкостью найти работу и всегда быть “при деньгах”. Наивный я, радостно скача по дивану, слушал эту красивую, как мне казалось, басню и вдохновлялся. Когда я достиг возраста 15-ти лет, меня отправили учиться в лицей при медицинском университете в тот город, где учился мой старший брат. Уехав далеко от родителей, из деревни в город, во время переходного возраста, я испытал тройной стресс. Отсутствие рядом поддержки мамы и папы, новый коллектив, чужой шумный город, играющий на контрасте с той тихой, размеренной жизнью, деревней, давили на мою еще неокрепшую тогда психику. Поэтому время учебы протекало без особой радости и энтузиазма с моей стороны. Что называется, как из-под палки. Я не особо хотел стать врачом, близкие будто “мечтанули” за меня, когда я еще сам ни о чем мечтать, видимо, не мог, что это было бы здорово для меня. А я, наивный и добрый, воспитанный, что никогда не перечит старшим, доверился этой мечте. Я уважал мнение своих близких и поверил в их мечту. В их мечту для меня. Они хотели мне только добра, я чувствовал это. Поэтому я в поте лица, время от времени наматывая сопли на кулак и трясясь от своего тройного стресса, изо всех сил старался учиться. Незаметно для окружающих и для самого себя я потихоньку становился невротиком. У меня даже на фоне этого возник своего рода невротический насморк. От повышенной нервозности сердце трепыхалось, как у мышонка, и, следовательно, мне приходилось чаще дышать, так как мне как будто нужно было больше воздуха, чем остальным, а дыхание через нос было затруднительным в плане обеспечения быстрого поступления достаточного мне объёма воздуха, поэтому я дышал в основном через рот. Поэтому как дебил вечно ходил с открытым ртом и даже спал так. Да, даже по ночам я не переставал быть невротиком. Люди меня, конечно, не очень понимали и пытались при каждой удобной возможности мой рот закрыть. Мой любимый старший брат, моя опора и временный наставник, в тяжелые минуты всегда подбадривал и вдохновлял меня. Я был благодарен ему за все, хоть иногда и злился на него в силу своей детской неразумности.
Конец ознакомительного фрагмента.