Выше Бога не буду
Шрифт:
Но это было позже, а пока, лежа на камнях у красивого моря, я слушал о культе личности. Да, наверное, чтобы попасть под такое определение нужно действительно быть личностью. С большой буквы. Сталин был таким. Со своими фобиями и страхами, но он был личностью. Иначе ему бы не удалось подмять под себя огромную территорию и самое главное – разум миллионов людей, из страха или из глупости и отсутствия информации сотворивших себе кумира и назвавших его вождем всех времен и народов.
А Вадим оказался интересным собеседником. У него, кроме радио, был свой, семейный источник правды –
21
25 июля 1973 года. Мой день рождения у моря. Я получил много подарков, в том числе маску, трубку, ласты и совершенно замечательную надувную резиновую лодку «Ветерок», которая, кстати, в целости и сохранности до сих пор! И еще я получил букет. Опять букет красивейших южных роз. Кто-то из жильцов нашего дома вручил мне эту красоту, но в то время я еще не пришел к выводу о маркере-цветах. Я был рад, по-настоящему рад подаркам, потому что они были к месту, потому что они мне нравились и потому что открывали новые возможности удовлетворить собственное любопытство.
Вечером мы пошли на море. Был хороший прибой, и я с удовольствием подныривал под волну, а маска позволяла мне рассматривать удивительный подводный мир. Рядом купалась девушка из нашего дома. Она приехала из Баку. Ей было 18, но для своего возраста девушка была довольно крупной. Она барахталась на самом краю, у среза воды, и не отходила от берега далее, чем на метр: не умела плавать. Я помню ее имя – Сусанна. Она была армянка. Вволю наплававшись, я вышел на берег. Взрослые сидели поодаль под зонтиком, а я, распластавшись на песке, рассматривал корабль, проходивший параллельно берегу, буквально метрах в пятидесяти. Корабль поднял большую волну – и нашу Сусанну, как спичку, утянуло в море, и никто, совершенно никто, кроме меня, этого не увидел. Я опять не думал – просто бросился за ней.
Я нашел ее на глубине. Она активно гребла руками и ногами, но погружалась все глубже и глубже. Изо рта у нее вылетали пузыри воздуха. Я понял, что она пытается что-то кричать, подхватил ее и стал тащить на поверхность, до которой оставалось не более метра. И тут Сусанна вцепилась в меня так, что часть воздуха просто выскочила из легких. Я действовал инстинктивно: сколько было сил – я их все вложил в удар локтем. Ее хватка тут же ослабла, и я смог вытащить ее на берег. Сам нахлебался соленой воды, в ушах стоял шум, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Я лежал на берегу и вспоминал историю трехлетней давности. Опять день рождения, опять цветы, и опять я кого-то тащу из воды. Осталось подождать катер, который прогрохочет над моей головой. Но катера не было – его заменили объятия Сусанны. В этот раз я был героем. Девушка рассказала про происшествие родителям, и они устроили пир горой. А я тогда сделал себе заметочку на память. Но помнил про нее недолго: дела, дела. Чтобы система, наконец, выстроилась, я получил букет в подарок еще раз. Но все своим чередом, расскажу и про это.
Я пишу эти строки, и мне ничего не надо выдумывать, но вот больше десяти страниц в день написать не удается. Погружаясь в воспоминания, мне сложно дифференцировать, что важно, а что нет. По сути, важно все, абсолютно все. Потому что каждая секунда моей жизни предопределяет те или иные события. Они произойдут рано или поздно. Одни – в ближайшем будущем, другие – в более позднем периоде, а третьи – когда меня уже не будет. Но все-таки есть ключевые, реперные точки, переворачивающие судьбу каждого из нас, и эти поворотные пункты хорошо бы всем замечать. Но в повседневной жизни мы чаще проходим мимо них.
Я старался такие моменты запомнить, но опыта и знаний было недостаточно. Были довольно жесткие события, но я их как-то игнорировал: в детском возрасте аналитикой мало кто занимается, тем более в глобальном масштабе. Но вычислить для себя опасное время в жизни я все же сумел достаточно рано.
22
1974 год, 8 мая. Мне 13 лет. Предвкушение замечательного дня, моего любимого праздника – Дня Победы. Этот праздник был любим не только мною, но и всеми вокруг. Я родился спустя всего лишь 15 лет после той страшной войны, и застал время, когда ее участники были еще молоды и полны оптимизма. В этот день все школьники всегда ходили на митинг, а на следующий день в нашем доме или у кого-то из родственников собиралась вся моя родня.
Я с удовольствием смотрел на ветеранов, я рассматривал их награды. Я сожалел о том, что родился поздно, и что никакой войны в ближайшее время не предвидится, тем более что огромное количество людей искренне молилось за мир в своих домах и в стране, и никакая сила не могла оставить эту мольбу не услышанной. К сожалению, тех людей все меньше и меньше, и тех, кто просит за мир, становится все меньше и меньше, и сила мольбы, просьбы, обращения уже не та, и я вижу рост агрессии у людей, которые забыли, что такое война, а напомнить им весь ужас, к сожалению, уже некому. И с каждый днем их становится все меньше и меньше. Все помнят о Великой Победе, но мало остается тех, кто знает ей цену. Это проблема, это величайшая проблема нашей памяти, памяти поколений. В то время о войне многие знали лично. Не по книгам и фильмам, а видели ее своими глазами. Они особо не распространялись о ней. Они даже словом не хотели будить лихо и долгие годы им это удавалось.
С утра у меня было странное ощущение. Надо было идти на митинг, слушать мои любимые марши – «Прощание славянки» и «Вход Красной Армии в Будапешт» – в исполнении городского духового оркестра, смотреть на солдат, вооруженных карабинами СКС с примкнутыми блестящими штыками, дождаться торжественного салюта и радостно идти домой в ожидании завтрашнего дня, праздничного стола и встречи моей многочисленной родни, но я не хотел.
– Я, наверное, не пойду на митинг, я вас дома подожду.
– Ты не заболел? – спросила мама.
– Нет, просто не хочу.
Она не настаивала. Я остался дома. Включил телевизор и увидел фильм про войну. Нет, надо идти. А то как-то неправильно будет. И я побежал к своей школе, где был общий сбор и мы, построившись классами в колонну, отправились на митинг. Он проходил недалеко от дома, возле старого городского кладбища – там была огромная братская могила солдат, умерших в городском военном госпитале во время войны. Были речи, были марши, но настроение мое почему-то не менялось.