Выше Севера – там, где Юг
Шрифт:
Макс стоял в коридоре общежития и трясущимися руками пытался прикурить сигарету. Не курил он давно и поэтому «Прима» только бестолково крошилась, а спички ломались в непослушных пальцах. Из комнаты вышел одетый по уличному Семён Рыбалёв. С сожалением глянул на Макса: “Ты, Максим, наверное станешь пилотом. Может и неплохим. И «метр» этот полная ерунда. Но нацеплять чужие значки… Я сейчас выхожу на кабинетную работу. Буду подбирать людей для следующих экспедиций. И…я не хочу чтобы ты был там. У нас не врут. Это опасно. А Варя…Варя пусть решает сама.”
Рыбалёви ушел. Максим поколебался некоторые время и осторожно постучал в дверь. Сначала ничего не было слышно. Затем он услышал легкие шаги. И звук сдерживаемого плача. А потом голос Вари: “ Уходи…Уходи!!! Я думала ты герой! Я хотела ждать тебя…А ты…”
– Варя! Варя!!! Я всё понял, я больше не буду! Мы будем вместе! Я люблю тебя! Я всё объясню!
Наступило недолгое молчание.
– Варя?!
Потом он услышал как легкие шаги заскользили от двери прочь.
– Варя! Варя!! Варя!!!
Коридор женского общежития вдруг свернулся в трубу по которой Максим Кашеваров всё быстрее заскользил вниз в своё будущее. Только небо в этом будущем не звенело. Оно имело вполне отчётливый пурпурно-розовый цвет и с каждым мгновением становясь всё ближе…
ГЛАВА 2
Конец ноября 1990 г. Нянельма
Максим никогда в жизни не видел такого заката. Небо горело как в последний раз. Всё вокруг стало пурпурно-розовым. Облака растворились в этом пламени, но солнца нигде не было видно.
“Где мы?”– спросил Максим у штурмана.
Но ответом ему было молчание. Тогда Максим нетерпеливо оглянулся. Но не увидел ничего. Самолёт просто растворился в этом огромном небесном костре. Кресла и приборной доски тоже не было. Максим просто летел сквозь пылающее небо, нелепо растопырившись на невидимом сидении. И как будто в ответ на незаданный вопрос навстречу ему понеслась тихая, но грустная песня. Пела девушка, как будто жалуясь самой себе на большую, но несбывшуюся любовь:
«Потеряла девка золоты клюци, да
Потеряла девка золоты клюци, да
На атласной лентоцке, да
На атласной лентоцке, да…»
И тут Максим проснулся. За окном только-только начинался робкий ноябрьский рассвет. Падал тихий пушистый снег. Ольги рядом уже не было. Накинув только легкий халатик она вовсю шуровала у большой русской печи и напевала приснившуюся Максиму песню. Он некоторое время любовался ловкими движениями молодухи, но тут от неосторожного движения предательски скрипнул диван и Ольга обернулась: “А проснулся, сокол залётный. Погодка-то налаживается. Выпустят вас сегодня.”
Максим с облегчением потянулся: “Эх, Олька, так бы и спал здесь всю жизнь.”
Ольга засмеялась: “Иди кашу ешь, женишок. При живом муже, мне второй не положен. Да и зачем мне летчик? От вас законные-то стонут.”
“Стонут, а живут. Тем более мы ж местные линии. Почти всегда дома.” – Макс бодро спрыгнул с дивана и зашлепал к рукомойнику. Ольга оперлась о ухват и бросила ему в спину: “Слушай, я разводиться со своим не собираюсь. Хоть он и тюремщик, но жаль мне его. Дурак, конечно, а всё ж свой.”
Макс бодро окатил лицо из медного раритетного рукомойника и заухал от удовольствия. Потом долго растирался по пояс махровым полотенцем.
Прежде чем сесть за стол с ароматно пахнущей тарелкой распухшей гречневой каши, он подмигнул Ольге и указал на диван: “Может ещё?”
Та засмеялась: “Хватит. Неча вас баловать. Как в следующий раз с неба спрыгнешь, так и посмотрим.”
Максим с наслаждением воткнул ложку в рассыпчатую дымящуюся горку : “ А когда твой вернётся, будем продолжать?”
Ольга стала серьёзной: “Нет. Ничего не будет. Я забуду и ты забудешь. Буду женщиной честной, мужней и приличной.”
Макс прекратил жевать: “То есть со мной только неприличная может, да?”
Ольга вздохнула, переживая непонятливость полюбовника: “Насчёт других не знаю. Ты парень видный, симпатичный. Найдёшь свою вторую половину. А я…что я… женщине без мужика нельзя, тем более пять лет. “
Макс помолчал, потом продолжил сосредоточенно уплетал гречневую кашу обильно заправленную маслом и молоком.
О чём-то вспомнил и поднял глаза на Ольгу: “ А что это за песню ты пела?”
Ольга улыбнулась: “Эх ты, москвич и есть москвич. Это наша поморская. Про любовь злую…”
В сенях кто-то забухал сапожищами. Максим сноровисто прыгнул за выгородку и закрылся занавеской.
В избу влетела Матрена, местная почтальонша: “Олька! Где твой сокол?! Макс который? Да не прячься ты! Все итак всё знают!”
Максим конфузливо выглянул из-за неаккуратно задёрнутой занавески.
– Максим Александрович! Меня Илья прислал. Там твой Федька безобразничает!
– Чего случилось-то?
Макс прыгнул в штаны и быстро тянул на себя куртку и унты. Матрена в нетерпении прыгала рядом: “Выйди и увидишь! Он там такое творит!”
Как только Максим выскочил на улицу всё стало ясно. Над деревенькой жужжа крутил мертвые петли их бело-голубой АН-2. Обходя, как на слаломе любопытных замерших вразнобой на сельской улице с открытыми ртами, Максим помчался к избушке местного аэровокзала.
Вскочив внутрь он оттолкнул Илью – местного начальника аэропорта от микрофона, и что есть сил заорал в ребристую шишку: “Федька – урод, твою мать! Всё-всё матери и Людмиле расскажу! А ну быстро садись, гад!”