Вышел киллер из тумана
Шрифт:
— Кто, говоришь? Да есть один, — отчеканил Фефилов, вытащил из кармана фотографию Хмельницкого и протянул Волокушину. — Вот этот.
— Понял… — внимательно вгляделся в фото Волокушин.
Фефилов протянул ему листок бумаги, на котором были написаны фамилия, имя и отчество изображённого на снимке человека, его должность, домашний адрес, телефоны и номера машин. Волокушин прочитал, понимающе кивнул головой.
— Срок? — спросил Волокушин.
— Три дня. Максимум.
— Условия оплаты?
— Пятьдесят.
— Прекрасно. Аванс?
— Все сразу. Немедленно. Деньги
— Спасибо за доверие, Иван Никифорович.
— Как тебе не доверять? Ты пока меня ни разу не подводил. Этого уберёте без проблем. Лох. Хоть и пытается шустрить и брыкаться. Однако недооценивать тоже не следует…
— Обижаете, Иван Никифорович.
— Не собираюсь. Вот теперь давай по рюмашке за успех дела. Напряжение надо снять. Устал я, Фомич, страшно. А денёк сегодня выдался дай боже…
Они выпили по большой рюмке ледяной водки, закусили малосольной сёмгой, и Иван Никифорович тяжело поднял своё могучее тело со стула.
— Все, Фомич, бери чемодан и приступай к делу. А мне пора домой. Мама и так, наверное, уже волнуется.
— Как чувствует себя Матрёна Ильинична? — угодливо спросил Волокушин.
— Нам бы с тобой так в её возрасте себя чувствовать. И вообще, хоть как-нибудь чувствовать.
— Дай бог, так и будет. Совесть у нас чиста, дело делаем благое, почему бы и нам не дожить до столь преклонных лет в добром здравии? А, Иван Никифорович? — осклабился Волокушин.
Разговоры о боге и о чистой совести почему-то не понравились Фефилову, он усмотрел в них какой-то намёк. Гость встал, подал руку хозяину и вышел из квартиры.
На улице поймал такси и попросил довезти его на Рублево-Успенское шоссе.
Только он сел на заднее сиденье машины, как зазвонил его сотовый телефон.
— Да, — пробасил Фефилов.
— Иван Никифорович, это Дмитрий Николаевич вас беспокоит, — услышал он в аппарате скрипучий голос Софронова.
— Ещё что-нибудь новенькое, Дмитрий Николаевич? — мрачно спросил Фефилов.
— Новенького нет. Но мне кое-что пришло в голову. Странно, как я раньше не сообразил…
«Что ты мямлишь, старый осел?!» — подумал в раздражении Фефилов, но вслух произнёс сквозь зубы, пытаясь быть предельно вежливым:
— И что же именно вы вспомнили, Дмитрий Николаевич?
— А вот что, Иван Никифорович, — тихо произнёс главный бухгалтер. — Секретный код программы знал ещё один человек. Как это мне раньше в голову не пришло… Но уж это настолько странно. Просто в голове не укладывается…
— Ну говорите же вы, наконец, — не мог скрыть нарастающего раздражения Фефилов. — И кто же этот человек?
— Это Алла Федоровна Скороходова.
— Да? — как-то рассеянно переспросил Фефилов. — Спасибо за информацию, Дмитрий Николаевич. Большое спасибо…
— Извините, что не сообразил раньше. Просто в голове не укладывается. До свидания.
— Всего доброго, Дмитрий Николаевич.
«Старый дурак, — улыбнулся про себя Фефилов. — В голове у него не укладывается. Ещё как укладывается, ох, как все это укладывается в голове. Вот это прямо-таки в десятку…»
Он вспомнил, что ему доложили, как Хмельницкий и Скороходова ходили в Цюрихе вдвоём
А тогда она оставалась одна. Все были на совещании, Стальной попал в больницу, кругом никого… А ведь маху-то дал не только Софронов, ведь он сам поднялся на третий этаж, чтобы переговорить со Скороходовой. А её не оказалось на месте.
И когда Южаков ломился в кабинет главбуха, она была там, она непременно была там, за дверью. Она спешила, она забыла выйти из программы. А то бы все прошло шито-крыто. Но ничего, теперь вы оба ответите, как положено…
— Ладно, поглядим, Олег Михайлович и Алла Федоровна, кто посмеётся последним, — прошептал Фефилов.
— Вы что-то сказали? — спросил водитель.
Фефилов промолчал.
Он глядел в окно на весеннюю Москву, на радостные лица прохожих, на весёлых детей, красивых девушек. Слегка тошнило от выпитой водки. А перед глазами вставало морщинистое лицо матери, ждущей его к ужину в обществе шутих-приживалок и своим басистым голосом поучающей их, как жить. И отчего-то ему вдруг стало очень гнусно на душе.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Перед ним на письменном столе лежала фотография. И он долго, уже минут пятнадцать, пристально глядел на знакомое лицо.
И давние воспоминания до боли будоражили его душу.
Он до сих пор не мог привыкнуть к своей работе, слишком уж она была оригинальна и необычна. Хотя выполнял он её всегда безупречно.
Андрей Петрович Стрельцов был профессиональным разведчиком. После окончания института его направили в родной Волжанск на оборонное предприятие. Он занимался научными исследованиями, собирался защитить кандидатскую диссертацию. Но судьба решила иначе. Отношения с начальством не сложились, и его вынудили уволиться с работы. Вскоре он получил повестку в военкомат. В звании лейтенанта поехал служить в секретную воинскую часть в Казахстан. И именно там он понял, что ему придётся стать кадровым разведчиком. Там прошёл серьёзную профессиональную подготовку.
Стрельцов был переведён на работу в Москву, а затем отправлен в длительную заграничную командировку. Незадолго до этого он получил в Москве квартиру и женился. Любил ли он свою жену Галю, весёлую, никогда не унывающую учительницу пения в школе, теперь сказать трудно, тогда, наверное, любил. А может быть, и нет, просто ему нужен был близкий человек, слишком уж он в те годы болезненно воспринимал своё одиночество. А вот Галя его не любила, это теперь совершенно очевидно. Во всяком случае, из командировки она его не дождалась, уже через год сообщила ему, что полюбила другого. Он возражать не стал, развод оформили заочно. И вернулся он в Россию буквально на голое место. Сражаться за квартиру и другое имущество с бывшей женой не стал, ему было это противно, даже не стал навещать её. Снял однокомнатную квартиру на окраине Москвы.