Вышибалы
Шрифт:
Белый порошок рассыпался по краю корыта, по жидкой грязи, и тут же смешался с ней. Он был похож на побелку. Акросс лихорадочно пил дурно пахнущую воду. Потом, когда влил в себя не меньше литра, нагнулся над корытом, впихнул в рот два пальца. И наизнанку его вывернуло даже не от этого действия, а от того, насколько грязными были пальцы. Долго тошнило какой-то слизью, словно лягушек наглотался. Он не мог вспомнить, сколько успел проглотить порошка, поэтому, когда кроме желчи уже ничего не выходило, снова потянулся к ведру с водой.
Вега сделала шаг вниз с табуретки. Глубоко дыша, снова обернулась назад. Там, под потолком, болталась из тканей сплетённая удавка. Распутывать её, вообще как-то прикасаться к ней не хотелось – какой-то мистический ужас поднимался из глубины души при мысли об этом. Она вытерла передником испарину на лице.
Барс остановился за пару сантиметров до того, чтобы поцеловать чьё-то бледное лицо в каплях испарины. Для него постепенно прояснялись реалии этого мира, и он не мог понять, зачем он собирался целовать эту женщину и как это связано с обычном способом прийти в этот мир. Это его мать, да. Но разве это способ самоубийства?
Выпрямился, осмотрелся и, вспомнив, бежал из этого дома как можно дальше. Мать только что умерла от болезни, которую он хотел от неё подхватить.
Тим выплюнул кляп изо рта, на зубах заскрипел песок. Он откинул голову назад, к дощатой стене, глубоко дышал. Хотел сначала вышвырнуть нож как можно дальше, но тот был хороший, добротный и острый. Его лезвие уже успело надрезать Тиму горло, теперь к вороту струилась ручейком кровь. Тим поднял руку её вытереть. Хмурясь, оценил замызганность этой самой руки и утёрся воротом рубашки. При ближайшем рассмотрении даже ворот оказался ещё грязнее, но было уже поздно.
2. Прибыв на игру, союзники и противники сходятся в самой высокой точке города. В этой точке царит перемирие.
– Я уже говорил, что я ненавижу средневековье? Так вот, я ненавижу это чёртово средневековье. Где вот они? Только не говорите, что они там моются и сюда явятся чистенькими! – Барс кипел праведным гневом. Иногда он начинал нервно чесаться, дергано залезать за ворот и долго ловил там кого-то. Акросс молча стоял напротив. Вечерело. Для собрания подошла колокольня – самое высокое в городе место. Сам город напоминал вылепленный из серой грязи муравейник. Вымыться-то можно было, но потом снова пришлось бы идти на эти улицы, где грязи по щиколотку.
Из лестничного люка показалась макушка Тима, настолько серая, что Акросс его даже не сразу признал. Тим кивнул капитану, проигнорировал Барса, выбрался на колокольню. Тут становилось тесно.
– О, какие люди, – тут же повеселел Барс. – Как тебе обстановка? Какие планы на жизнь?
Колокол молчал, и что-то подсказывало Акроссу, что уже не первый день. Не было больше ни звонаря, ни того, кто мог бы его подменить. Да и колокол последние несколько дней не умолкал, призывая к новым и новым похоронам. Решено было и вовсе больше в него не трезвонить.
Тим задержался, помог пришедшей следом Веге забраться к ним.
– Капитан, – обратилась Вега, заметив Акросса. Она была встревожена, – нас ведь не сожгут? С городом вместе?
– Город не будут сжигать, – подтвердил Акросс.
Тим цыкнул:
– Тебе откуда знать?
– Потому что я доктор. Когда вас решат сжечь, я буду первым, кого отзовут отсюда, – закончил Акросс. Барс немного присмирел, Вега старалась не смотреть на город. Тим же наоборот вглядывался в пейзаж, провожал глазами повозки с трупами.
Сначала послышался грохот, потом шаги – уверенные и веские. Барс завернулся в свою весёлость, как в плащ от дождя, Тим стоял прямо напротив лестницы. Отчего-то все знали, что это именно тот, кого они ждут.
Казалось, Легион не пройдёт в узкий лаз. Он зацепился меховой накидкой, рванул её раздражённо, и всё-таки выбрался на колокольню, подвинул тяжёлый колокол, чтобы не мешал ему. Нашёл глазами Акросса. На скулах Легиона пару раз вздулись желваки, словно он говорил что-то раздражённое капитану чужой команды.
– Ребят, а вы ещё не сдохли? И не подыхаете? – проворно выбралась к ним Гиена. – Говорят, тут все болеют и умирают.
Если Легион был одет как человек благородных кровей, то на Гиене висели какие-то совсем уж безобразные тряпки, лицо измазано в саже, и по внешнему виду в ней сложно было признать девушку.
– Отлично выглядишь, – засмеялся Барс. – Словно тебя специально в грязи валяли.
– Это опасный мир, – сначала послышался голос Щёлочи. Взбираться она не спешила. Легион без особого желания, даже с раздражением, наклонился и достал её за руку из проёма чуть ли не силой. Щёлочь брезгливо отряхнула опрятное платье, обернулась, найдя глазами Барса. Раскинула руки:
– Узнал?
– Ещё бы, – отозвался тот, но уже как-то нехотя, без прежнего задора. – Ты меня буквально на прошлой неделе убить пыталась. Раненного, пригвождённого к полу.
Гиена рассмеялась:
– Почему меня там не было? Я бы придумала что-то интереснее.
– Ты бросил нас, – напомнила Щёлочь.
– А у нас с тобой ничего и не было, – развёл руками Барс, после этого оценивающе её осмотрел, прикинул: – Не то чтобы я был против…
– Барс, – окликнул спокойно Акросс. Тот вздохнул и, перестав валять дурака, представил:
– Моя сестра тут. Старшая. Мы жили отдельно. И она должна сидеть под замком сейчас, но что-то пошло не так.
– Почему под замком? – Вега то ли не поняла, то ли наоборот поняла, но решила уточнить. Барс кивнул, облизал губы:
– Карантин. Мама и отец были больны. Она с ними была заперта и теперь наверняка тоже больна, так что целоваться с ней я бы не советовал. Слушай, Легион, а ты вообще как? Знаешь, что такое чума? Чем опасна, какие симптомы? Она появляется от большого бешенства. Вот прямо как у тебя, когда ты на нашего капитана смотришь.