Вышивка по ворованной ткани
Шрифт:
– Конечно, рыбонька, он моложе меня, но почему обязательно иностранец? И вообще, лучше журавль в небе, чем утка под кроватью, – мурлыкала Соня, возвращаясь от Геры. – И потом, хоть у кого-то в этой стране должно стоять!
– Ты глаза-то разуй! У него стоит на московскую прописку и твою квартиру! Он тебя продаст за стакан семечек, – настойчиво твердила Валя.
– Рыбонька, какая ты неромантичная, – лениво отзывалась Соня. – У него такие глубокие глаза и такие шёлковые брови.
– Брови у него как две сапожные щётки, и он тебя не любит, – настаивала Валя. – Видела,
Но уставшая ждать француза Соня была уже в угаре подготовки к свадьбе с розовым платьем и розовой шляпой, ведь это был её первый официальный брак. Свадьбу сыграли хоть и в розовом платье, но в скромном кафе. С Сониной стороны была её еврейская мишпуха и подружки из магазина, а с Гериной несколько веселых голодных художников.
После этого Гера, отличавшийся мягкостью и вкрадчивостью, начал мягко и вкрадчиво выталкивать Валю из Сониной жизни. Поставил в её комнату холсты со спортсменами, потом «случайно» перевернул краску на её платья. Писать спортсменов в квартире жены, прибегающей с работы и обхаживающей его, как маленького ребёнка, Гере было значительно удобнее, чем в съёмной подвальной мастерской.
Соня в каком-то смысле заменила Вале бабушку Полю, но с появлением Геры Валя перестала помещаться в Сониной жизни в полный рост. Валя радовалась, что подруга выглядит счастливой, но сердце-вещун подсказывало, что добром это не кончится.
И вскоре Соня виновато протянула Вале бумажку с телефоном, по которому сдавалась комната у метро «Юго-Западная». По сути, отрезала её от своей жизни, и Вале показалось, что она даже слышит хруст огромных ножниц.
– Прости, рыбонька, но ты дважды была замужем, а я в свои годы ни разу! Ты должна меня понять, – почти прокричала сквозь этот хруст Соня. – Мне её рекомендовали, очень приличная женщина, да и муж её отсидел!
– Уголовник??? – спросила Валя из отрезанного куска тёмного воздуха, в котором снова осталась одна.
– Наоборот, диссидент. Представляешь, возила Герочку тёте Розе и тёте Хае, эти старые сионистки возмущены, что он не еврей! А сами все эти годы подсовывали мне неликвидов из синагоги!
Немолодая училка Юлия Измайловна, сдавшая комнату у метро «Юго-Западная», была сдержанной миниатюрной дамой с постным лицом, одетой в белые блузки с чёрными юбками. И Валя чувствовала себя слишком большой и неуклюжей в её пыльной двухкомнатной квартире.
Стены здесь были завешаны полками, забитыми книгами и подшивками толстых литературных журналов. Потолки украшали старинные люстры, и отовсюду подмигивали антикварные мелочи. А отсидевший диссидент давно развёлся с хозяйкой и фигурировал только в качестве фотографии на стене.
Учебный год ещё не начался, и Юлия Измайловна вечно сидела с книгой за резным дубовым письменным столом, утопая в огромном видавшем виды кресле. Занавесок на окнах не было, и когда Валя спросила о них, хозяйка хлопнула себя по лбу и призналась, что сдала их в прошлом году в химчистку, забрала оттуда, но забыла распаковать.
Небольшой телевизор «Радуга» ютился в кухне, но Юлию Измайловну больше интересовал транзисторный приёмник «Алмаз-401», по которому она ловила «вражьи голоса».
В Валином багаже была всего одна книга – альбом с вырезками о народной медицине. Но она была живой, вмещала в себя лето, цветы, травы, деревья, и Валя поставила её в своей комнате на самое видное место. А коврик с танцующими девушками повесила над своим диваном.
– Прекрасная работа, – похвалила его Юлия Измайловна. – Вы молодой человек и должны развиваться и совершенствоваться. Вы выбрали физический труд, но в силах сделать его интеллектуальным. У вас есть мечта в жизни?
– Коплю на квартиру, чтоб мать забрать, – виновато отвечала Валя.
– Это приземлённо, – качала головой учительница. – Я выпустила много классов и вижу в вас огромный потенциал.
Валя тосковала по весёлой, пританцовывающей Соне и старалась угождать новой хозяйке. Соня давала ощущение праздника, которого Валя сама себе создать не умела, а в новом жилье была строгая монастырская атмосфера.
Валя ходила на работу, бегала по частным клиентам. А вечером, когда гудели ноги, падала на диван и читала толстые хозяйкины журналы от корки до корки. Но половину не понимала.
Раз в неделю Юлия Измайловна брала её с собой в театр, доставая контрамарки. Валя смотрела на происходящее на сцене, плакала во время спектакля, но не понимала, зачем люди тратят столько сил, чтобы поставить спектакль, если можно просто включить телевизор.
Переселившись, Валя устроилась на работу поближе к новому дому и превратилась в стайера, отключающего мозги во время бега. Волосы отросли, зеркало напоминало, насколько она молода и красива, но Валя запретила себе думать об этом.
Сотрудницы по новой поликлинике разговаривали исключительно о мужиках и тряпках, Валю это не занимало. Уйдя от Сони, она словно притушила свет своей жизни, даже сложила в шкаф модные вещи.
Дни были похожи один на другой, но однажды перед началом учебного года Юлия Измайловна постучала в Валину комнату и присела на краешек дивана, как птичка садится на ветку.
– Извините, но я позволю себе дать вам несколько советов, – сказала она нерешительно.
– Да, да, конечно, – ответила Валя, ожидая, что сейчас её будут ругать.
– Вы очень красивая девушка, почему-то запершая себя в тереме, – покачала головой Юлия Измайловна. – Я вот, как говорится, хороша никогда не была, а молода бывала.
– Что вы? – неуклюже возразила Валя. – Вы такая интересная женщина.
– Говорят, пока ты недоволен жизнью, она проходит. Я представляюсь вам гербарием, которому достаточно, чтоб им заложили страницы книги. Но, живя рядом, вы сумели скопировать мои худшие стороны, хотя очень молоды, очень цельны и обязаны любить и быть любимы. Так что, пожалуйста, потратьте на это хоть немного усилий, оторвав их от зарабатывания денег.