Высокие башни
Шрифт:
Вновь воцарилось молчание. Заключенный смотрел на враждебное лицо человека, сидящего за столом, в надежде уловить признаки сочувствия, но ничего не увидел. Он вздохнул, снова переступил с ноги на ногу, вытер пот и сдался.
— Мсье, я все сделаю и отправлюсь с этим испанцем. Я боюсь индейцев, но больше всего я боюсь виселицы. Это отвратительная смерть, мсье, помереть на виселице!
— Ступай в камеру, — приказал де Марья, — я тебя отпущу утром и дам соответствующие указания. Надеюсь, у тебя хватит ума не болтать лишнего? Если обронишь хоть слово, то станешь мечтать о том, чтобы тебя повесили!
— Мсье! Я буду вести себя тихо, как мышка, удравшая из лап
Август де Марья был доволен. Когда заключенного отправили обратно в камеру, он принялся расхаживать взад и вперед по небольшому кабинету, время от времени покачивая головой и улыбаясь.
«Его королевское высочество только проанализирует существующую здесь обстановку и сразу поймет, что Луизиана не принесет никаких доходов в течение ближайших тридцати лет, — размышлял он. — Но он сюда не приедет, и поэтому мы должны сообщить ему правду каким-то иным путем. — де Марья торжественно подкрутил усы. — Я это сделаю одним ударом. — Он остановился перед треснутым зеркалом на стене и поправил галстук. — Это будет мастерский удар и быстрая атака. Они нападут ночью и отправятся вверх по реке до того, как войска будут готовы дать им отпор. Если убьют важную персону или возьмут ее в плен, вся Франция начнет возмущаться тем, как идут дела в этой проклятой колонии. — Начальник полиции стал перебирать имена возможных жертв. — Священник? Нет, публике надоели истории о мучениках-священниках. Нам надо придумать нечто поновее. Красивая женщина? Где тут найдешь красивую женщину? Может, банкир Жуве и его жена? Мсье де Балне? Губернатор?»
Он щелкнул пальцем и утвердительно кивнул.
«Наверно, все-таки банкир. Мне кажется, нам не составит труда провернуть это дельце. Когда мы его освободим, он поднимет такой шум, что разнесется по всей Франции. Да, так оно и будет!»
Де Марья уселся в кресло и начал обдумывать инструкции, которые он на следующий день передаст агенту.
«Этому дурному англичанину нельзя доверять. Но, с другой стороны, он — продувная бестия, и путь домой ему заказан. Испанцы будут только рады под любым предлогом повесить англичанина, и ему, конечно, тоже нет к ним дороги. У него появится спасение. Если только он выполнит мои приказания. Я думаю, Джек Мелвин, или, как бишь его, может мне пригодиться».
Он стал писать мелким аккуратным почерком на крохотном клочке бумаги, довольно улыбаясь и кивая, и это значило, что у него возник план нападения индейцев.
Де Марья все еще писал, когда послышался стук в дверь. Начальник полиции убрал в карман жилета исписанный листок бумаги, а потом сказал:
— Войдите!
Это был один из его помощников.
— Они уже здесь, и оба безумно злы, как кошки с обожженными хвостами!
Де Марья быстро поднялся.
— Дугест и Броссар?
В город постоянно прибывали поселенцы, и из-за этого возникали огромные проблемы. На улице часто завязывались драки. Женщины оскорбляли друг друга при встречах, а дети продолжали ссоры взрослых. Администрации непрерывно приходилось заниматься размещением людей, потому что скученность служила причиной многочисленных конфликтов. Ярким примером тому были отношения между Жюлем Дуге-стом и Антуаном Броссаром и их семьями.
Дугесты приплыли из Руана на первом корабле, а Бросса-ры прибыли на последней лодке и были вынуждены делить крохотную сараюшку. Места там было мало, а семьи большие, и первые нарушения приличий начались уже через два дня. Воцарилась ненависть, посыпались угрозы и оскорбления. Главы семейства часто устраивали потасовки, хотя люди видели, что там было больше шума и криков, чем физических побоев. Отношения обострились после того, как было решено сселить оба семейства, и вся община разделилась на союзников Дугеста и тех, кто был на стороне Броссара.
— Да, мсье, — помощник покачал головой. — Сначала я решил, что нас ждут неприятности. У Броссала был нож, и он заявил, что не желает находиться под одной крышей с Дугестом. Я отобрал у него нож, сильно отругал обоих и повел их к вам. По улице за ними следовал народ. Наверно, более ста человек тащились за нами, когда мы шли по площади. Все остались на улице.
— Боюсь, все камеры заняты, — сказал де Бьенвилль.
Он открыл заднюю дверь и вошел в темный и узкий проход, с одной стороны которого находились те самые камеры, которые так не понравились англичанину. Они шли в два яруса — по пять камер в каждом. Все камеры были два фута высотой, два с половиной фута шириной и шесть футов в длину. Люди высокого роста не могли в них выпрямиться. Перед камерами были укреплены решетки. Камеры никак не вентилировались и стояла такая ужасающая вонь, что начальник полиции быстро прижал к лицу надушенный платок.
— Как я и думал, — сказал он, заметив бледные лица, глядящие на него сквозь решетку, — в каждой клетке сидит счастливая птичка. Фу! Здесь воняет, как в сортире рынка рабов или в лежбище диких зверей! Отвратительно!
Он стремительно возвратился к себе в кабинет и так сильно захлопнул за собой дверь, что дверная рама задрожала. Зеркало упало на пол и разлетелось на куски. Начальник полиции возмущенно заметил:
— Господи, в каком месте может оказаться французский джентльмен!
Де Марья понимал, что его популярность, которую в колонии он завоевал красивыми костюмами и прекрасными манерами, начала испаряться из-за того, что он стал энергично насаждать законы. И молодой человек решил, что пришло время потешить поселение спектаклем.
— Жозеф, — обратился он к помощнику, — у нас нет места для этих двух смутьянов, которых вы привели сюда. Гм-м-м… Что же нам с ними делать? Я вам скажу. Мы их сегодня станем судить так, чтобы этот процесс стал для многих примером! Суд состоится на площади, чтобы там могли собраться все жители Нового Орлеана и выяснить, на чьей они стороне. Вы увидите, это им очень понравится, и они признают, что именно так должно вершить правосудие. Жозеф, отправляйтесь немедленно к мсье де Балне. В отсутствие его превосходительства, он будет председательствовать на суде. Передайте ему, что несмотря на жару, он должен надеть парик и мантию.
Мсье де Балне недовольно согласился с тем, чтобы все население города присутствовало на процессе. Он надел на голову парик с самыми длинными локонами, которые только видели в Новом Орлеане, красивую мантию с горностаевым воротником и уселся на скамью в северной части пляс д'Арме. И тут же заметил судебному исполнителю:
— Боюсь, что здесь будет постоянно стоять шум, и нас могут прерывать… Вам придется проявить твердость. Звоните в колокольчик и объявите, что суд переносится внутрь здания, если начнутся беспорядки.
— Внутрь? — судебный исполнитель был огорошен подобной идеей. — Мсье, в городе нет такого помещения, где могли бы уместиться хотя бы одни свидетели. Вы себе представляете, как жарко будет в помещении?
— Но здесь собралось слишком много народу, и мы должны попытаться установить порядок, — заметил де Балне.
Судебный исполнитель оглядел площадь.
— Все уже тут, кроме Филиппа Жирара и его помощника. Мсье де Балне не очень интересовался делами поселения и был удивлен подобной осведомленностью: