Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир

Фрэнсис Дик

— Тим, — сказал Генри, завидев меня, — пройдите-ка в малый зал.

Я кивнул и прошел в комнатку за залом заседаний, в которой стоял квадратный полированный стол в окружении четырех или пяти стульев. На столе лежал экземпляр «Что Происходит...», уже истрепанный от многоразового прочтения.

— Ну, Тим, — сказал мой дядя, входя в комнату вслед за мной, — ты знаешь, что все это означает?

Я покачал головой.

— Нет.

Мой дядя что-то проворчал про себя и сел, жестом позволив нам с Генри сесть рядом. Генри мог быть председателем, мог

даже зваться в служебное время боссом дядюшки Фредди, но седовласому старому тирану помимо всего еще принадлежало личное право собственности на само здание, и он издавна привык обходиться со всеми здесь как с гостями.

Генри рассеянно повертел в руках газету.

— Что вы думаете? — обратился он ко мне. — Кто... вы думаете?

— Может быть, и никто.

Он едва заметно улыбнулся.

— Подстрекатель?

— Гм. Ни одной конкретной детали. Как и в прошлый раз.

— В прошлый раз, — сказал Генри, — я спрашивал у издателя газеты, откуда он получил информацию. Он ответил, что не раскрывает источники. Бесполезно спрашивать вновь.

— Нераскрываемые источники, — фыркнул дядюшка Фредди. — Никогда им не верьте.

Генри сказал:

— Гордон считает, что вы, Тим, сможете поднять дела и узнать, сколько предприятий, если они вообще есть, занимают у нас средства под пять процентов. Вряд ли таких много. Те, что остались со времени, когда проценты были низкими. Те, что когда-то выговорили у нас долгосрочный фиксированный процент. — Он не стал упоминать, что, когда пришло его время, он положил конец таким невыгодным соглашениям, связывающим нас по рукам и ногам. Если есть среди них хоть одно недавнее, вы сможете его вычислить?

— Я посмотрю, — сказал я. Мы оба знали, что на это нужны не часы, а дни, а в результате может выйти пшик. Мошенничество, если таковое имело место, могло продолжаться десятилетие. Полвека. Ловкий мошенник может очень долго заниматься своим делом и не попадаться на глаза, пока кто-нибудь случайно его не уличит. Может быть, легче окажется выяснить, кто смог его уличить и почему он обратился в газету, а не в банк.

— Так или иначе, — сказал Генри, — не только поэтому мы попросили вас подняться сюда.

— Нет, — проворчал мой дядя. — Пора тебе стать директором.

Мне показалось, я ослышался.

— Э-э... кем?

— Директором. Директором, — раздраженно повторил он. — Таким типом, который сидит в правлении. Похоже, ты никогда о них не слышал.

Я оглянулся на Генри, который улыбался и кивал.

— Но, — сказал я, — вот так вдруг...

— То есть ты не возьмешься? — требовательно вопросил мой дядя.

— Нет. Возьмусь.

— Отлично. Не подведи меня. Я положил на тебя глаз, еще когда тебе было восемь.

Должно быть, на моем лице выразилось изумление.

— Ты рассказывал мне тогда, — объявил дядя, — сколько ты сэкономил и сколько у тебя будет, если ты вложишь сэкономленный в месяц фунт из четырех процентов по сложной процентной ставке на сорок лет, к каковому времени ты станешь очень старым. Я записал твои

цифры, произвел подсчет, и ты оказался прав.

— Это же только формула, — сказал я.

— Ясное дело. Сейчас ты это сможешь подсчитать, если тебя разбудить среди ночи. Но в восемь лет?! Ты унаследовал дар, вот что. Тебя просто искалечило воспитание. — Он печально покачал головой. — Посмотри, как жил твой отец. Мой младший брат. Веселье, выпивка и ни одной мысли в голове, да и откуда, ведь он опоздал, когда раздавали мозги. Посмотри, как он потакал твоей матери, позволяя ей так рисковать деньгами. Посмотри на жизнь, которую он дал тебе. Одни удовольствия, не считаясь с ценой. Тогда я чуть не потерял веру в тебя. Думал, что с тобой все кончено. Но я знал, что дар у тебя есть, просто он спит, и если его растолкать, он проснется. И вот ты здесь, и я оказался прав.

Я намертво лишился дара речи.

— Мы пришли к соглашению, — сказал Генри. — Сегодня утром на заседании правления все единодушно признали, что пора следующему Эктрину занять свое законное место.

Я подумал о Джоне и о новом приливе ненависти, которую вызовет мое повышение. И медленно проговорил:

— Назначили бы вы меня директором, если бы меня звали Джо Смит?

Генри хладнокровно сказал:

— Может быть, не в этот именно раз. Но, уверяю вас, довольно скоро.

Вам, кроме всего прочего, почти тридцать три, а я стал членом правления в тридцать четыре.

— Благодарю вас, — сказал я.

— Не беспокойтесь, — сказал Генри, — вы это заслужили. — Он поднялся и церемонно пожал всем руки. — Ваше назначение официально состоится первого ноября, ровно через неделю. Тогда мы пригласим вас на краткое собеседование в зале заседаний, а потом на ленч.

Они оба должны были понимать, насколько глубоко я счастлив, и сами, казалось, были довольны. Аллилуйя, подумал я. Я сделал это. Я попал сюда...

Я начал честно.

Генри вышел вместе со мной к лифту, все еще улыбаясь.

— Они несколько месяцев не могли решиться, крутили то так, то эдак, — сказал он. — С тех пор как вы приняли мои дела, когда я заболел. И вот сегодня утром я рассказал им про ваши новости от мультипликатора. Кое-кто заявил, что это просто везение. Я объяснил им, что вам последнее время слишком часто везет, чтобы это было просто совпадением. Так что вы здесь.

— Не знаю, как благодарить вас...

— Это ваша заслуга.

— У Джона будет припадок.

— Вас его зависть не заденет.

— Просто мне это не нравится, — сказал я.

— А кому нравится? Глупый человек, он сам портит свою карьеру.

Генри самолично известил весь офис, и Джон, побледнев, на негнущихся ногах покинул комнату.

Неделей позже я неуверенно принял официальное назначение, а также приглашение на первый ленч и через несколько дней, как водится, привык к новому обществу и к более высокому уровню осведомленности. В отделах узнают о решениях, которые уже приняты; в обеденном зале узнают о решениях, которые будут приняты.