Высоко-высоко
Шрифт:
Инги всхлипнула. Отец было сделал шаг к двери, но его опередила жена:
– А давай, дорогой, сначала посмотрим, что тебе сегодня передали от Эрла?
– Вряд ли что стоящее, – устало сказал отец. – Эрла не было, говорю же, его помощник принимал и вот это с собой дал.
Иржи уже разворачивал сверток.
– Папа! – вдруг завопил мальчишка так, что сестра взвизгнула. – Смотри! Де…
Он сам закрыл себе рукой рот и продолжил шепотом:
– Деньги! А тут письмо! Читайте скорее, я же не умею!
Отец и мать бросились к свернутому листу бумаги и молча прочли написанное.
– Что – уезжаем, да? – радостно спросил Иржи. – Немножко жаль, я с Тонни успел подружиться.
– С Тонни, говоришь? – задумчиво протянула мать. – Знаешь, сын, беги-ка к нему. Отнеси ему в подарок что-нибудь из того, что вы с отцом вчера мастерили, и попроси его отца – Кори, кажется, его звать? – помочь нам. Да и старшего сына пусть с собой зовет. Лишние руки не помешают. Хоть и мало мы нажили, а все же собраться – дело небыстрое.
***
– Ох и обустроились вы, ох и обустроились! – восторгался Кори, оглядывая убранство дома, которое в полумраке, при свечах, казалось сказочным. – А ведь и полугода не прошло, как уехали! Рукодельницы у тебя в доме, ох рукодельницы, и помощника вырастил отличного! Работать много приходится?
– Не больше, чем на земле, – развел руками хозяин и быстро погрозил пальцем хихикнувшему Иржи. Иржи посидел спокойно всего минуту, потом подполз к столу, запустил по его поверхности металлическую мышку с писком и, пока гость восхищался, стянул со стола пару диковинок – настоящих конфет, впервые купленных отцом ради встречи. А Инги, попытавшейся его остановить, он состроил рожу, надув щеки: девушка и впрямь в последнее время немного располнела, что ее очень красило.
– Что б я без тебя делал! – продолжал Кори, аккуратно, будто боясь раздавить большими руками, принимая из рук хозяйки чашку чая. – Я ведь посмотрел на всё это безобразие, что Дорни с дружками творил, как он на вас народ науськивал, – да и сам уехал. Недалеко, правда, в другое село. Городского-то я ничего делать не умею, на земле только. Люди там хорошие оказались, еще и помогли на первых порах. Стыдно сейчас, что ни слова поперек не сказал я тогда Дорни и его банде, а понимаю, что переедь я сейчас обратно – и опять струшу. Эх…
– Да ладно, дядь, – ободряюще заявил Иржи, размазывая по щекам конфетную начинку. – Бывает. А Дорни ваш – гад!
– Дорни с ума сошел, – объявил Кори и допил чай до конца.
– Как? – ахнули в один голос хозяйка и ее дочь.
– А вот так. Он же в те дни всё ходил и говорил: вот семейка врунов приехала, придумывают, будто в город уедут, кому они там нужны… ну, сами знаете, не буду ж я повторять. От слова «город» его прямо трясло. Мечтал ходил, как вы будете голодом да холодом в доме сидеть, а он – приходить и бранить, вот-де, надо было как все, без фантазий… Каждый вечер в кабаке про это говорил.
– Так он так и не поверил нам? – ахнула Инги. – Какой странный человек.
– Нет, не поверил, и другие его слушали. Ну, не все, конечно, но ослов хватило. А тут приходит к вам – а дверь ему Кеннет открывает. Куда, говорит, прешь в мой дом, купить хочешь – так деньги сначала покажи. Дорни спрашивает: а где эти, что здесь были? Уехали в город, тот ему говорит. Вот тут-то Дорни и прихватило. Сначала молчал, сидел в кабаке и пил. А потом ходил по селу и только, как бабка старая, причитал: «Уехали! Уехали! В город уехали!» Взгляд безумный, борода клоками, страшный. Баба от него сбежала куда-то к родне. Народ смеялся, что, дескать, говорят, в городах больницы какие-то для дураков стали строить – так что и Дорни скоро в город уедет. Где он сейчас – не знаю. Ушел куда-то. А может, и впрямь поймали да в такую больницу отправили.
– То вместе с ним смеялись, то над ним смеялись. Правильно вы уехали, – тихо отозвалась Инги при всеобщем молчании.
– То-то и оно, – неопределенно ответил Кори.
Иржи обернулся к родным. У матери в глазах застыли слезы, Инги качала головой, отец смотрел куда-то в сторону.
– Ну вот загрустили, нашли кого жалеть, – грубоватым, не своим голосом вдруг сказал мальчишка. – Идемте, дядь, я вам лавку нашу покажу. Таких лавок во всем государстве всего две: у дяди Эрла в столице, сам король там бывает, да у нас тут. Из других городов уже приезжают! Ключи у меня есть, отец доверяет, я же его помощник. Я и открою…тьфу, пропасть! Надо ж так споткнуться, как оно здесь очутилось, чуть ногу не сломал!
Иржи пошарил по полу рукой и поднял что-то. Четыре пары рук протянулись к нему.
Это был механический конь. Грубо собранный, плохо обработанный от ржавчины, тот самый игрушечный конь, что когда-то в селе ускакал из рук мальчика в лужу.
Хорошая погода
Сирил не хотел ни каши, ни тостов с вареньем, ни сладкого чаю.
Он хотел на улицу.
Ночью ему не спалось, он ворочался с боку на бок долго-долго. Все думал, как быстро наденет майку, шорты, сандалии, улизнет от бабушки, которая так и норовит расчесать его отросшие вихры, и помчится во двор, к Лили-Марии. Потому что Лили-Мария вчера улыбнулась во все свои молочные зубы, среди которых, впрочем, уже было целых четыре коренных, и спросила:
– А завтра ты выйдешь играть?
Лили-Мария была самая лучшая. У нее были самые лучшие глаза, самые лучшие носочки и туфельки, самый лучший бант, который постоянно падал с ее головы, когда они лезли на дерево или катались на качелях.
Сирил мечтал ей что-нибудь подарить. Но что? Разве что незаметно набрать с собой конфет? Он бы отдал девочке все свои игрушки – но она не любила машины и роботов. Кукол она, впрочем, тоже не очень жаловала, ей больше нравилось играть в мяч. Когда Сирил вопил «гоооол!», как в телевизоре, она прыгала и хлопала в ладоши.
И куда же бабушка спрятала от него все конфеты? Надо бы поискать.
Вчерашний вечер был очень необычным. Сначала испортилась погода: среди жаркой весны вдруг подул холодный ветер, и бегать в майке стало холодно. Потом бабушка не пришла к нему в детскую перед сном. Печенье с молоком уже стояли на столике, а ее не было. И не было ее обычной сказки.
Сирил осторожно, на цыпочках, прокрался к бабушкиной комнате, заглянул в приоткрытую дверь и увидел невероятное.
Бабушка, в своем старомодном платье с высоким воротничком, с ниткой бус и шпильками в высокой прическе – сидела на полу. Это было невозможно.