Высокое напряжение
Шрифт:
«Он просто больной, – думал Бекешин, ведя машину по шумным улицам. – Просто больной, вот и все. Никакое воспитание не может служить оправданием такому дикому с любой точки зрения поступку. Такое встретишь только в рыцарских романах, да и то не во всех. Это же додуматься надо до такого изуверства: в наше время предложить человеку явиться в прокуратуру и добровольно повесить себе на шею три десятка трупов!»
«Сутки, – думал он, поднимаясь в лифте
На площадке, в двух шагах от его двери, стоял какой-то коренастый мужик в рабочей куртке и, распахнув жестяную дверцу распределительного щитка, копался в нем, насвистывая сквозь зубы. У Бекешина екнуло сердце. Похоже, старина Фил все-таки подстраховался и накапал, сучий потрох, ментам… “Не дамся, – подумал Бекешин и засунул руку в карман пиджака, где лежал подобранный в парке «ругер». Замочу. Всех замочу к чертовой матери, мне терять нечего…"
Человек в рабочей куртке обернулся, и у Бекешина немного отлегло от сердца. Эта красная, задубевшая и обветренная рожа, обрамленная черной, без единого седого волоска бородой, просто не могла принадлежать ни следователю прокуратуры, ни оперативнику из МУРа, ни даже обычному постовому менту, – Кто вы такой? – резко спросил он. Он жил в элитном доме и не понимал, почему вокруг его квартиры сшиваются какие-то краснорожие алкаши. – Что вы здесь делаете?
– Электрик я, – извиняющимся тоном просипел бородач, густо дыша перегаром. – Замыкание тут у вас.
– Черт знает что, – проворчал Бекешин, нащупывая в кармане ключи. – Шляются тут…
– Да я уже все, – забормотал электрик. – Кончаю я уже, минуточку только…
Бекешин перестал его слушать. Его мысли вернулись к Филатову и назначенному им сроку. Сутки… За сутки, дружок, я найму армию стрелков, которые насверлят в тебе дырок, как в дуршлаге… Найму, заплачу и уеду за бугор – отдохну, расслаблюсь и понаблюдаю за ходом событий со стороны. Вот и славно, вот и решено…
Он вынул из кармана ключ, вставил его в замочную скважину и ощутил ослепляюще сильный удар по пальцам – прямо по нервным окончаниям, по живому, со страшной, нечеловечески жестокой силой. Он хотел закричать, но новый удар заткнул ему рот. Удары следовали один за другим с частотой переменного тока. Чернобородый электрик выглянул из-за жестяной дверцы распределительного щитка, пошевелил мохнатыми бровями, крякнул и чем-то щелкнул. Переменный ток сменился убийственным постоянным, тело Бекешина напряглось, выгнулось дугой, глаза выкатились, из ноздрей и ушей показался синеватый дымок.
Раздался новый щелчок, едва слышное гудение постоянного тока прекратилось. Бородатый электрик открыл сумку, побросал туда инструменты, провода и небольшой трансформатор, задернул “молнию” и вызвал лифт. Когда створки лифта распахнулись перед ним, он бросил на тело Бекешина последний взгляд.
– Привет тебе, сучара, из далекой Сибири, – сказал Петрович, плюнул на труп и вошел в лифт.
Он тоже считал, что его приятель Юрий Филатов немного не от мира сего, но не очень огорчался по этому поводу: главное, что человек хороший. А хорошему человеку не грех и помочь.
Миновав вестибюль со столиком, под которым лежал все еще не пришедший в себя охранник, Петрович вышел на улицу, пешком прогулялся до метро и через сорок две минуты в последний раз посмотрел на медленно уплывающие назад окраинные микрорайоны Москвы. Электричка загудела, набирая скорость, и пошла барабанить колесами по стыкам – все быстрее И быстрее, пока отдельные удары не слились в сплошную барабанную дробь. Потом она миновала последнюю стрелку, и стук прекратился. Петрович поерзал, устраиваясь поудобнее на обшитой дерматином скамье, привалился плечом к раме окна и умиротворенно закрыл глаза. Он ехал домой, в Монино, прикидывая в уме, как лучше поступить: сманить соседку Понти Филата Марию к себе, соблазнив ее садиком и огородом, или плюнуть на эту кучу бурьяна да и перебраться в столицу, тем более что дверь в дверь с ним будет жить готовый собутыльник, с которым есть о чем поболтать и что вспомнить.
А Юрка-то, небось, ходит вокруг телевизора как кот вокруг сала – ждет, покажут его дружка в “Новостях” или не покажут. Покажут, не беспокойся! Только интервью давать он не сможет, вот ведь беда какая. Эх, жалко, нельзя будет на Юркину рожу поглядеть, когда он новость-то услышит! И хорошо, что нельзя. Силища у него дурная, сгоряча может пополам перешибить, потом ни в какой больнице не склеят…
Петрович ухмыльнулся в бороду, надвинул на глаза козырек матерчатой кепчонки и через минуту издал первый заливистый всхрап, заставив вздрогнуть свою соседку – нервную дачницу лет шестидесяти с небольшим.