Высокое окно
Шрифт:
— А совсем недавно работала очень хорошо, — сказал Бриз. — Над делом Кассиди.
Я промолчал. И снова набил трубку, но она была еще слишком горяча, чтобы раскуривать ее. Я положил ее на край стола, чтобы она остыла.
— Видит Бог, не знаю, что с тобой делать, — медленно проговорил Бриз. — Не думаю, что ты намеренно темнишь по поводу убийства. Но и не думаю, что ты знаешь об этом так мало, как притворяешься.
Я снова промолчал.
Бриз наклонился вперед и смял окурок сигары на подносе. Затем осушил стакан, надел шляпу и поднялся
— И как долго ты собираешься молчать?
— Не знаю.
— Я подскажу тебе. Я даю тебе времени до завтрашнего вечера, немного больше двенадцати часов. В любом случае заключение о смерти раньше не будет готово. За это время ты обсудишь положение дел со своим клиентом и решишь все выложить мне начистоту.
— А если нет?
— А если нет, я доложу начальнику следственного отдела, что некий частный сыщик Филип Марлоу скрывает информацию, необходимую для расследования убийства или, во всяком случае, я абсолютно уверен, что скрывает. Полагаю, у него ты быстро запоешь по-другому.
— Ага, — сказал я. — А вы обыскали стол Филипса?
— Конечно. Очень аккуратный парнишка. В столе ничего, кроме небольшого дневничка. А в дневничке ничего, кроме записей о том, как он ездил на взморье, или о том, как сводил какую-то девушку в кино и как та не особо угодила ему. Или как он сидел в офисе и к нему не валили толпы клиентов. Однажды малый несколько обиделся на свою прачечную и исписал по этому поводу целую страницу. Обычно записи короткие — три-четыре строчки. Интересно только одно: все написано печатным шрифтом.
— Печатным шрифтом?
— Да. Чернильной ручкой. Не большими печатными буквами, как пишут, когда хотят скрыть свой почерк, а просто мелкими ладными буковками, как будто паренек писал ими легко и просто, как прописью.
— На карточке, которую он мне дал, он писал обычной прописью.
Бриз на мгновение задумался. Потом кивнул:
— Верно. Может быть, печатный шрифт — просто маленькая игра, в которую он играл.
— Что-то вроде стенографических записей Пеписа?
— А что это?
— Дневник, который очень давно писал один человек — придуманными им знаками, вроде стенографических.
Бриз посмотрел на Спрэнглера, который стоял у кресла, дотягивая последние капли из стакана.
— Пора отваливать, — сказал он. — Парень разогрелся до очередной фантазии типа дела Кассиди.
Спрэнглер поставил стакан, и они направились к двери. Бриз взялся за дверную ручку, потоптался и искоса взглянул на меня:
— Знаешь каких-нибудь высоких блондинок?
— Надо подумать, — сказал я. — Может быть. А насколько высоких?
— Просто высоких. Не знаю насколько. Настолько, что покажется высокой для высокого парня. Этим домом на Курт-стрит владеет один итальяшка по имени Палермо. Мы к нему заглянули — в похоронное бюро напротив. Он сказал, что видел, как около половины четвертого из дома выходила высокая блондинка. Управляющий Пассмор не мог вспомнить никого, кто подходил бы под это определение. Итальяшка говорит, что эта дама была красоткой. Ему можно верить — тебя он описал хорошо. Как эта блондинка входила в дом, он не заметил, видел только, как она выходила. Она была в брюках, спортивной куртке, на голове — легкий шарфик, и под ним очень много очень светлых волос.
— Что-то ничего не приходит в голову, — сказал я. — Но я только сейчас вспомнил, что у меня записан номер машины Филипса. Это, вероятно, поможет вам выяснить его прежний адрес. Минуточку.
Они подождали, пока я пройду в спальню и вытащу из кармана пиджака мятый конверт. Я вручил его Бризу, тот прочитал написанное и сунул конверт в бумажник.
— Значит, только сейчас вспомнил, да?
— Ей-богу.
— Ну-ну, — сказал он. — Ну-ну.
И оба полицейских, тряся головами, двинулись по коридору к лифту.
Я закрыл дверь и вернулся к своему второму, почти не тронутому коктейлю. Он показался мне безвкусным. Я унес стакан на кухню и долил в него виски. Стоя со стаканом в руке у окна, я смотрел, как раскачиваются гибкие верхушки эвкалиптов на фоне темного синеватого неба. Похоже, снова поднимался ветер.
Я попробовал коктейль и подумал, что не надо было портить виски. И, вылив содержимое стакана в раковину, выпил просто холодной воды.
Двенадцать часов на то, чтобы разобраться в ситуации, которую я еще даже не начал понимать. В противном случае выдать клиента и оставить полицейским на растерзание его и его семью. Нанимайте частного детектива Марлоу — и ваш дом будет полон представителями официальных властей. Зачем беспокоиться? К чему сомнения и страхи? К чему терзаться подозрениями? Посоветуйтесь с косоглазым, косолапым, тупым и рассеянным следователем. Филип Марлоу, Гленвью, 7537. Обращайтесь ко мне — и вы познакомитесь с лучшими фараонами города. Зачем отчаиваться? Зачем оставаться в одиночестве? Обратитесь к Марлоу — и вы увидите, как к вашему дому подъезжает полицейский фургон.
Это не помогало. Я вернулся в гостиную и раскурил уже остывшую трубку. Я медленно затянулся, но табачный дым все равно отдавал паленой резиной. Отложив трубку, я задумчиво стоял посреди комнаты, оттягивая и отпуская нижнюю губу.
Зазвонил телефон. Я поднял трубку и прорычал в нее что-то неразборчивое.
— Марлоу?
Это был жесткий тихий шепот. Жесткий тихий шепот, который я уже слышал.
— Все в порядке, — сказал я. — Выкладывай, кто бы ты ни был. Кому я теперь перебежал дорогу?
— Может быть, ты толковый парень, Марлоу? — произнес жесткий тихий шепот. — Может быть, ты желаешь себе добра?
— А в каком количестве?
— В количестве, скажем, пяти сотен.
— Грандиозно, — сказал я. — И что я должен делать?
— Держаться от греха подальше. Хочешь подробней обсудить эту тему?
— Где, когда и с кем?
— Клуб «Айдл Вэли». Морни. В любое время.
— А ты кто?
На другом конце провода приглушенно хихикнули:
— Спросишь у ворот Эдди Пру.