Высокое окно
Шрифт:
За моей спиной раздался очередной взрыв эмоций на стадионе. Я перестал созерцать высокого итальянца, открыл ключом дверь номера двести четыре и вошел внутрь.
В квадратной комнате, устланной коричневым ковром, мебели было очень мало, и она как-то не располагала к приятному времяпрепровождению. На стене напротив двери висело традиционное кривое зеркало, в котором я выглядел как трусливый прелюбодей, крадущийся домой с веселой вечеринки. Около мягкого кресла возвышалась груда старого дерматина в форме дивана. На столе у окна стояла лампа с бумажным абажуром.
Одна из них вела в крохотную кухоньку с каменным умывальником, трехкомфорочной газовой плитой и старым холодильником, который щелкнул и забился в страшных судорогах, как только я открыл дверь. На столе были остатки завтрака: темная жижа на дне чашки, подгорелая корочка хлеба, крошки, желтые потеки растаявшего масла на краю блюдечка, грязный нож и кофейник, пахнущий, как прелое сено в теплом сарае.
Я прошел мимо откидной кровати и открыл другую дверь. За ней был небольшой коридорчик с нишей для одежды и встроенным туалетным столиком. На нем лежала расческа и черная щетка с застрявшими в щетине несколькими светлыми волосками, а также коробочка с тальком, маленький электрический фонарик с треснувшим стеклом, стопка писчей бумаги, ручка и бутылка чернил на промокашке; сигареты и спички на краю стеклянной пепельницы, в которой лежало с полдюжины окурков.
В ящиках столика валялись носки, белье и носовые платки. На вешалке висел темно-серый костюм — поношенный, но еще вполне приличный; под ним на полу стояла пара довольно пыльных грубых башмаков.
Я толкнул дверь ванной. Она открылась всего на фут и уперлась во что-то. Я поморщился и почувствовал, как у меня твердеют желваки на скулах. Из-за двери шел неприятный резкий запах. Я навалился на нее. Она еще чуть приоткрылась и тут же подалась назад, как если бы кто-то прижимал ее с другой стороны. Я просунул голову в щель.
Ванная комната была слишком мала для него, так что ноги его были согнуты в коленях, а голова упиралась в каменный плинтус напротив двери. Его коричневый костюм был слегка помят, и черные очки грозили вывалиться из нагрудного кармана. Как будто теперь это могло иметь какое-то значение. Его правая рука лежала на животе, а левая — на полу ладонью вверх, пальцы ее были чуть согнуты. На правом виске мистера Ансона был виден синяк с запекшейся в светлых волосах кровью. Его приоткрытый рот был полон блестящей темно-красной жидкости.
Дверь упиралась в его ноги. Я нажал посильнее и протиснулся в ванную. И положил два пальца ему на шею, где должна была пульсировать артерия. Никакая артерия там не пульсировала. Ни чуть-чуть. Кожа была холодна как лед. То есть вряд ли как лед. Но мне так показалось. Я выпрямился, оперся спиной о дверь и некоторое время стоял, крепко сжимая кулаки в карманах и принюхиваясь к запаху кордита. Трансляция бейсбольного матча все продолжалась, но через две двери радио звучало приглушенно.
Я стоял и смотрел на него. Ничего особенного, Марлоу, абсолютно ничего особенного. Тебя здесь ничего не касается. Ты даже не был с ним знаком толком. Иди, иди отсюда поскорее.
Я отлепился
Я протер внутреннюю и наружную ручки двери. Счет в матче в первой половине восьмого гейма был 7:3. Некая, похоже, хорошо хлебнувшая леди затянула на арестантский манер «Фрэнки и Джонни», голосом, который не смог стать благозвучным даже от виски. Хриплый бас велел ей заткнуться, но она продолжала голосить; послышались тяжелые шаги, звук оплеухи, взвизг — и пение прекратилось. Трансляция бейсбольного матча продолжалась.
Я сунул в зубы сигарету, зажег ее и пошел вниз по лестнице и остановился в полутемном коридорчике, глядя на табличку с надписью: «Управляющий — №106».
С моей стороны было полным идиотизмом даже смотреть на нее. Я стоял, яростно жуя сигарету, и смотрел на табличку очень долго.
Затем повернулся и пошел назад по коридору.
На маленькой эмалированной пластинке на двери было написано: «Управляющий». Я постучал.
9
Послышался скрип отодвигаемого кресла, шарканье ног, и дверь открылась.
— Вы управляющий?
— Да. — Тот же голос отвечал Элише Морнингстару по телефону.
Это был долговязый тип с короткими рыжими волосами и узкой длинной головой, явно битком набитой всякими низкими хитростями. Из-под оранжевых бровей пристально смотрели зеленоватые глаза. Его огромные уши имели, вероятно, способность развеваться на ветру, а длинный нос был не прочь залезть не в свое дело. В целом это было великолепно тренированное лицо — лицо человека, умеющего держать язык за зубами; лицо, хранящее ледяное спокойствие трупа на анатомическом столе.
— Мистер Ансон? — спросил я.
— Двести четвертый.
— Его нет дома.
— Ну и что я должен сделать? Начать нести яйца по этому поводу?
— Мило, — сказал я. — Ты всегда при них или только по большим праздникам?
— Отвали отсюда, — сказал он. — Катись подальше. — Он закрыл дверь. Но снова открыл, чтобы сказать: — Гуляй-гуляй. Выметайся. Отчаливай. — И так подробно изложив мне свою мысль, управляющий снова начал закрывать дверь.
Я навалился на нее, он навалился с другой стороны. Наши лица оказались прямо напротив друг друга.
— Пять долларов, — сказал я.
Это изменило его настрой. Он отпустил дверь так неожиданно, что я должен был стремительно шагнуть вперед, чтобы не врезаться головой в его подбородок.
— Входи, — сказал он.
Комната полностью повторяла гостиную Ансона — вплоть до бумажного абажура и стеклянной пепельницы. Стены были выкрашены в цыплячий цвет. Для того чтобы у вошедшего сюда могло незамедлительно начаться разлитие желчи, на желтой стене не хватало только пары нарисованных черной краской жирных пауков.