Высшая мера
Шрифт:
Наталья включила телевизор, недолго поглядела его, а потом легла и заснула, спеша к завтрашнему дню.
А ночью ударил заморозок. Утром в ведре с водой, оставленном на улице, был лед почти в палец. Цимла, конечно, не замерзла, даже закраины не схватились. Мутная у берегов вода, поодаль и насколько видел глаз, синела, отдавая сталью.
Утром над хутором кружила пара журавлей, их резкое курлыканье слышали все, кто был на воле. Наталья тоже смотрела, как кружат большие птицы. Потом они потянули прочь, через просторную воду, на запад,
В доме, за утренним туалетом, она провела времени более обычного, словно была уже не здесь, на богом забытом хуторе, а в завтрашнем дне. И на улицу вышла городскою картинкой: в джинсовой юбочке, в желтой кожаной куртке, причесанная и подкрашенная — любо глядеть. Такой она и встретила непрошеных гостей.
Во двор вошли четверо, все в гражданском. Трое молодых и пожилой, в очках, рябоватый. Молодых Наталья и раньше встречала, они были из города. Пожилого видела впервые.
— Рыбки не продашь? — спросил молодой, усмехаясь.
Наталья, сразу поняв, в чем дело, в тон ему ответила:
— Удочек нет.
— А мы поищем, может, и есть…
Пожилой предъявил удостоверение и ордер на обыск.
Все это бывало и прежде: милиция, документы и даже синяя бумажка ордера были Наталье знакомы. Она поискала глазами: нет ли своих людей, из районной милиции, рыбоохраны. Но во двор входили еще двое чужих и Лиза-Цыганка с мужем. "Понятые…" — догадалась Наталья. Это уже не было похоже на обычные рейды.
— Глядите… — сказала она равнодушно, но в груди что-то колыхнулось, сдавливая дыхание.
Так было всегда: надеялась, но боялась.
Всей оравой вошли в незапертый сарай. Наталья и пожилой милиционер остались у порога. И хоть очкастый был, подслеповатый, но углядел сети и ящики из-под рыбы и спросил:
— Почему сети? Ящики? Ловишь?
— С бригадиром живу, — ответила Наталья спокойно. — Он ловит.
— Муж, что ли?
— Сожитель. Я — женщина одинокая, молодая, вот и живем, — объяснила она, пристально глядя в рябоватое лицо. — В сарае все его: сетки и прочее.
К Наталье приходило спокойствие: обычный рейд, какие бывают каждую весну. Она хотела в дом уйти, но вдруг узрела недоброе: двое молодых милиционеров взяли тяжелые ломы-пешни и начали прощупывать земляной пол сарая, с размаху втыкая тяжелые ломы.
И чем ближе они подходили к горе ящиков, что грудились возле стенки сарая, тем сильнее стучало Натальино сердце, отзываясь на каждый удар: тук-тук! тук-тук! Било в грудь и виски. "Продали… — колотилась мысль в голове. — Продали… Какая-то сволочь…"
Когда сдвинули ящики, стали там искать и ударили в гулкое: бум-бум! в глазах у Натальи потемнело, и она, держась за притолоку, стала оседать к земле, хватая раскрытым ртом воздух.
— Господи! — кинулась к ней соседка
Три года назад вот так же умерла Шура-Кадачиха. У нее искали рыбу и нашли. Она охнула и упала замертво с почернелым лицом. Потом врачи сказали, что сердце разорвалось.
Наталья оказалась крепче. В доме, куда привели ее, она тут же очнулась, но осталась лежать на диване, приняв лекарство.
Ахала и ужасалась Цыганка, кидаясь от Натальи во двор и обратно.
— Вытаскивают… — громким шепотом сообщила она. — В ящики все складают… Машину пригнали, повезут перевешивать в магазин…
— Пускай… — легко отвечала Наталья, уже все решив: "Кто-то продал, донес, может, та же Цыганка".
Но пусть не радуются. Она за себя постоит… За себя, за дочку, за жизнь, которая впереди…
— Пускай… — повторяла Наталья. — Это меня не касается.
Она и потом, когда все кончилось, милицейскому начальнику ответила теми же словами:
— Это меня не касается.
— То есть как? — не понял ее милиционер. — На твоем дворе, в твоем сарае…
— Это не мои сараи, — отрезала Наталья. — И не лепите мне чего не надо. Я вам сразу сказала, еще перед обыском: сараи не мои. Живу с бригадиром рыбколхоза Костей Любаревым, и в сарае — все его. Я туда не касаюсь. Там — сети, там — вентери. Все мне припишете? Ящиков полный сарай, невод, моторы… Это что, мое?
— Ну, сети, положим… — замялся милиционер. — А рыба?
— А вот чьи сети, того и рыба! — зло ответила Наталья. — Это и дитю понятно! А вы — милиция — и вовсе понимать должны.
Охнула соседка. Молодой милиционер сказал:
— Рыба-то в тузлуке свежая. А Любарь где? Он сейчас наверху рыбачит.
— Вам лучше знать, кто где рыбачит. Вчера он здесь был и тот день. Вон они не дадут сбрехать… — кивнула она в сторону соседей. — Лишь ночью уехал.
Цыганка и мужик ее, под милицейскими взглядами чувствуя себя неловко, подтвердили:
— Был Костя… Был…
— Ничего не стану подписывать, — отказалась Наталья. — И не суйте мне ваши бумажки. Я за чужие грехи отвечать не намерена. Он жил как хозяин, все подтвердят. Сараи его, снасть вся его, и дела его. А я не лезу в такие дела. Пять лет тут живу, — поднялась она в наступленье, — хоть одно есть у меня замечание? Может, поймали с рыбой, у поезда? Или барыгам продала? Не было. А теперь хотите навялить?
Лицо ее разгорелось. Нешуточный гнев сверкал в глазах. И пожилой милиционер дрогнул, стал расспрашивать о Косте: что да как. Расспрашивал и записывал.
Незваные гости пробыли до самого вечера. А как только убрались они, Наталья стала готовиться к отъезду.
11
Костя оставил позади хуторские дома, поднялся крутой дорогой на холм. Премудрая Натаня, Кочкарин с его заботами, милицейские облавы — все это было не нужно и не ко времени, хватало своих хлопот.