Высший пилотаж
Шрифт:
Маша сама не замечала, сколь радикально переменились ее мысли. Еще сегодня днем она и себя считала старухой, а теперь даже пятидесятипятилетняя Наталья Петровна казалась ей молодой и интересной. Ее переполняла уверенность: «Нас с мамой ждет впереди так много прекрасного и неизведанного!»
Нынешним вечером Маше уже не успеть добраться до дачи. Зато завтра она усядется в самую раннюю электричку и...
Разумеется, не нужно пояснять, во что она будет одета. Едва добравшись до дачи, выкинет брезентовую ветровку, к чертовой бабушке...
А потом, прямо в новой шали, Мария взберется на крышу: во второй раз это уже не так страшно. И начнет сигналить синему небу прозрачным полотнищем. Все равно забытые помидоры, должно быть, посохли и укрывать полиэтиленом будет нечего.
Конечно же ее сигналы заметят с высоты, и к ней прилетит ее принц, ее Сокол. Только, пожалуйста, пусть он прибудет на «Ми-2», а не на этой развратной «Алуэтте»! Хотя можно и на «Алуэтте»: побежденная соперница уступит Иоанна Маше. Жаль, что уголки ее алчных нарисованных губ не смогут печально опуститься.
...Ну, вот она незаметно и пришла к дому. Мама уже должна вернуться из своей бухгалтерии.
Маша не стала отпирать дверь ключом. Ей хотелось появиться в квартире как можно эффектнее. Она надавила кнопку звонка и начала трезвонить — долго, фигурно и озорно, как расшалившийся мальчишка.
За дверью послышалось знакомое шарканье маминых пушистых шлепанцев.
«Ну что же ты так медленно! Быстрее, мамочка, быстрее, — нетерпеливо переминалась Маша с ноги на ногу, не отрывая пальца от кнопки. — Если бы ты знала, какое тебя ждет живописное зрелище!»
Английский замок лаконично щелкнул, и дверь квартиры Колосовых распахнулась.
Глава 3
ПЕРИПЕТИЯ
Помнится, седая аристократка по фамилии Каховская, преподавательница теории литературы, расхаживая по институтской аудитории, диктовала низким, прокуренным голосом:
— Пе-ри-пе-тия! Все правильно записали? Обратите внимание: не пере-питие, которое у многих из нас, увы, нередко происходит, а... Ну, помогайте!
И студенты, точно ребятня на детском утреннике, хором скандировали:
— Пе! Ри! Пе! Тия!
— Совершенно верно. А теперь, дорогие мои, скажите: как по-вашему, что это такое?
— Это когда вляпаешься в историю, — выкрикнул кто-то из слушателей.
— Близко, близко. Но требует уточнений. Как сказал великий Аристотель, перипетия — это внезапный переход от счастья к несчастью или наоборот.
— Наоборот лучше, — вздохнула тогда Маша.
— Лучше, — согласилась преподавательница. — Но реже.
Машу тогда покоробило это утверждение.
— Но почему! Несправедливо.
— Да, Колосова, может, и несправедливо! Зато плодотворно, — непреклонно тряхнула сединами старуха. — Понимаете, Мария, беда в большей степени чревата драматизмом, нежели благополучие.
— Не понимаю.
— Потому что вы не писатель. А для художника гармония — самый трудный и непродуктивный материал. «Все счастливые семьи счастливы одинаково». Читали?
— Читала. «Анна Каренина». Но это ведь ничего не доказывает! Просто Лев Толстой... — Маша покраснела, смешалась, поняв вдруг, на какого гения замахивается, однако договорила: — Он, наверное, счастья просто не испытал.
Однокурсники зашевелились:
— Колосова развыступалась! Машка — учитель жизни!
И только Каховская оставалась серьезной. Она заинтересованно смотрела на юную розовощекую выскочку с косичками, по-детски скрепленными сзади «корзиночкой».
— Ну, а в народных сказках? — пробасила старуха. — Едва наступит счастье — история тут же кончается: «Стали жить-поживать да добра наживать». Все, финал. Больше и рассказывать не о чем.
— Это же совсем другое дело! Просто тот, кто первый это сочинил, он... он был добрый и хотел, чтобы его герои остались счастливыми навсегда. Ну и останавливался: боялся, что дальше испортит.
— Хм, любопытно. Весьма! — Каховская разглядывала Машу с явной симпатией. — По-вашему, все дело в умении вовремя поставить точку?
Маша хотела ответить, но в этот момент почувствовала, как нечто большое и горячее ползет снизу вверх по ее ноге. Это была ладонь Виталия, ее соседа по столу. Вот он оглаживает ее лодыжку, колено и устремляется выше... хорошо, что юбка у Маши узкая и под нее не так-то легко забраться.
Виталий с подчеркнутым вниманием смотрел педагогу в глаза, а сам, почти не разжимая губ, шептал:
— Какая приятная перипетия! Прямиком к счастью! Лев Толстой такого не испытал... Куда уж ему, бородатенькому!
У Маши над верхней губой выступили капельки пота.
— Да! Поставить точку! Прекратить безобразие! — невпопад выкрикнула она. — Я... можно выйду? Мне нехорошо.
На что Каховская вдруг по-военному рявкнула:
— Си-деть!
Студенты вздрогнули. А преподавательница продолжила уже спокойно:
— Выйдет Виталий. Прошу вас, молодой человек! — И старуха изысканным, аристократическим жестом указала на дверь...
Вот такая вышла перипетия.
А романы Льва Толстого Маша Колосова долго потом перечитывать не могла. Несмотря на то, что великий писатель родился, как и она, под знаком Девы...
Итак, Маша стояла возле собственной квартиры и, окутанная фисташковой шалью и облаком счастья в придачу, трезвонила, трезвонила... А потом слушала шарканье маминых шлепанцев и мысленно поторапливала Наталью Петровну. Наконец английский замок лаконично щелкнул, и дверь распахнулась.
— Ма! — Торжествующе сказала девушка и раскинула руки в стороны, так что фалды зеленоватой ткани стали похожи на крылья. — Посмотри, какое чудо!