Выстрел в лицо
Шрифт:
— Так зачем вы пришли, позвольте спросить? — вполне искренне поинтересовался Брунетти.
Франка нервно сжала полные красивые губы. Гладкой рукой она убрала упавшую на лицо прядь светлых волос. Интересно, подумал Брунетти, а кожа ее потеряла чувствительность или нет? Может, она поняла, что у нее растрепались волосы, только увидев прядь перед глазами?
Через какое-то время — Брунетти решил, что она и сама не знает, как бы получше это объяснить, — Франка заговорила.
— Я беспокоюсь из-за того, что он не собирается ничего с этим делать, — сказала она и, прежде чем Брунетти успел что-либо ответить, продолжила: — Понимаете, все-таки произошло преступление. Ну, во всяком
— Но я все равно не понимаю, почему вы пришли именно ко мне, — заметил Брунетти. — Я ничем не могу вам помочь, по крайней мере, пока ваш муж не обратится к нам с официальным denuncia [45] . Тогда прокуратура начнет расследование, изучит факты и улики, решит, имело ли место преступление или нет, и если да, что это было за преступление, насколько оно серьезно. — Наклонившись к женщине, Брунетти проговорил, словно сообщал секрет: — И, боюсь, все это займет массу времени.
45
Заявление, жалоба (ит.).
— Нет-нет, этого нам не надо, — закачала головой Франка. — Раз муж не хочет давать расследованию ход, значит, не хочет. Меня-то беспокоит то, из-за чего он может этого не хотеть. — Она твердо посмотрела на Брунетти. — Поэтому я к вам и обратилась, — сказала она и замолчала.
— Если это дело рук финансовой гвардии, — через какое-то время заговорил Брунетти, решив, что в этом ей врать не будет, — то их, скорее всего, заинтересовали налоги, а это еще одна сфера, помимо компьютеров, в которой я совершенный профан. — Она кивнула, и Брунетти продолжил: — Но о возможных проблемах с налогами знают только ваш муж и его бухгалтеры.
— Верно, — быстро согласилась Франка. — И я не думаю, что дело именно в налогах.
Это ее заявление могло значить что угодно, понял Брунетти. Либо ее муж не уклоняется от уплаты налогов, во что Брунетти верилось с трудом, либо у него столь квалифицированные бухгалтеры, что им удается создавать иллюзию того, что он не уклоняется от уплаты налогов. Этот вариант гораздо более вероятен. Или, что тоже вполне возможно, учитывая состояние и положение в обществе Катальдо, у него в финансовой гвардии есть свой человек, который одним росчерком пера может уничтожить все следы его финансовых преступлений.
— А еще какие-нибудь варианты у вас есть? — поинтересовался Брунетти.
— Боюсь, их у меня слишком много, — ответила она так серьезно, что Брунетти забеспокоился.
— Например?
Франка взмахнула руками, словно отгоняя от себя его вопрос. Затем, вновь сложив руки на коленях, сцепила пальцы и прямо посмотрела на Брунетти.
— Комиссар, мой муж — честный человек, — заявила она и, убедившись, что Брунетти не собирается комментировать ее слова, повторила: — Честный. — Она умолкла, давая Брунетти еще одну возможность ответить, но он ею не воспользовался. — Я знаю, что звучит это странно, учитывая то, каких успехов он достиг в бизнесе, — сказала она и быстро, словно боясь, что Брунетти ее прервет, добавила: — Но вы не подумайте, что я говорю про его деловые качества. Вовсе нет. Я не очень-то разбираюсь в его делах, да и не хочу разбираться. Это право — и обязанность — его сына, я в это вмешиваться не собираюсь. Так что о том, что касается бизнеса, я судить не могу.
Слушая ее, Брунетти про себя составлял список мужчин, которых лично считал образцами честности и справедливости — до тех пор, пока не выяснялось, что они умудрялись разнообразнейшими способами обкрадывать государство. Впрочем, в стране, где мнимое банкротство перестало быть серьезным преступлением, от человека, чтобы прослыть честным, требуется немного.
— …если бы он был родом из Рима, то пользовался бы всеобщим уважением, — заключила Франка, и Брунетти понял, что, погрузившись в собственные мысли, пропустил ее последние слова мимо ушей.
— Синьора, — заговорил он подчеркнуто официальным тоном, — все же я не уверен, что смогу вам чем-нибудь помочь. — Брунетти дружелюбно улыбнулся. — И вы бы оказали мне неоценимую услугу, если бы прямо сказали, чего конкретно вы боитесь.
В задумчивости, сама того не замечая, Франка принялась тереть правой рукой лоб. При этом она отвернулась в сторону и уставилась в окно. Брунетти неприятно кольнуло, когда он заметил, что там, где она касается лба рукой, кожа покрывается белыми пятнами. И тут Франка удивила его. Она неожиданно вскочила на ноги и подбежала к окну, а затем, даже не повернув головы, спросила:
— Это ведь Сан-Лоренцо, верно?
— Да.
Женщина все смотрела на канал, на берегу которого возвышалась полуразрушенная церковь, давным-давно ожидающая реставрации.
— Его ведь зажарили на костре до румяной корочки, да? [46] Хотели, чтобы он отрекся от своей веры, если я ничего не путаю.
— Так гласит история, — согласился Брунетти.
Обернувшись, Франка подошла к нему поближе.
— Как же много они страдали, эти христиане, — сказала она. — Видно, очень уж им это нравилось. Прямо никак настрадаться не могли, — усевшись на место, она взглянула на Брунетти. — Наверное, потому мне так симпатичны римляне. Они-то страдать не любили. Судя по всему, к смерти они относились спокойно, встречали ее с достоинством. Но вот боль им никакого удовольствия не доставляла — если только они не причиняли ее кому-нибудь еще. В отличие от христиан.
46
Святой Лаврентий Римский(225–258) — архидиакон римской христианской общины, заживо зажаренный на железной решетке при императоре Валериане, во времена гонений на христиан. Сан-Лоренцо — церковь его имени.
— Что, вы уже покончили с Цицероном и перешли к истории нашей эры? — пошутил Брунетти, надеясь поднять ей настроение.
— Нет, — отрезала Франка. — Христиане меня не особенно интересуют. Я же говорю, они слишком много страдали. — Она умолкла и наградила Брунетти долгим серьезным взглядом. — В данный момент я читаю «Фасты» Овидия. Впервые — раньше как-то не видела в этом необходимости, — сказала она подчеркнуто и как-то нехотя. И, словно решив, что Брунетти захочет прямо сейчас сорваться с места и побежать домой читать, добавила: — Книга вторая. В ней все.
— А я даже не помню, читал я ее или нет, — с улыбкой признался Брунетти. — Вы уж меня простите.
Ничего умней он придумать не смог.
— О, комиссар, даже если вы ее не читали, прощать тут совершенно нечего! — воскликнула она, и ее губы скривились в подобии улыбки. — Впрочем, речь не о прощении, — резко изменившимся голосом добавила она, и лицо ее вновь окаменело. Она бросила на Брунетти долгий взгляд. — Возможно, вам она будет интересна.