Выстрел в прошлое
Шрифт:
Боб подумал и ответил:
— Я бы отправился прямиком в Тбилиси, не дожидаясь всей этой делегации. Согласен, Марат?
Марат уже накидывал рубашку, чтобы отправиться на разговор к Шеину. Он коротко кивнул и скрылся за дверью.
Марат вошел в номер Сергея без стука и застал Шеина за разборкой дорожной сумки.
— А, Марат! Хорошо, что зашел, — нам надо поговорить.
Марат, который часто использовал прием молчания, да и вообще был не болтлив, без слова сел на диван.
— Что ты не здороваешься? Недоволен
— Я недоволен тем, что произошло со Смирновым, и хотел бы внести ясность, — холодно сказал Суворов.
Шеин прекратил укладывать рубахи в шкаф и сел за стол:
— Охотно, — сказал он. — Тебе известен диагноз твоего товарища?
— Откуда бы?
— Циклическая форма шизофрении, отягощенная аутическим и амнезийно-заместительным синдромами. А в полном виде — надо вообще в карточке смотреть, что я там по науке классифицировал. По его случаю я мог бы диссертацию защитить. То, что он десять лет находится в обществе и живет почти полноценной жизнью, — уникальный успех.
— Ваш?
— Да.
— Это значит, что его можно в любой момент упрятать в психушку и объявить его показания юридически недействительными? — жестко спросил Марат. — Неплохая страховка.
Шеин отнесся к обвинению спокойно, он был тертый калач, разжалованный офицерик не мог поймать его на почве профессиональной деятельности. Шеин был уверен, что и опытные эксперты ничего не смогли бы доказать, дойди дело до суда или служебного расследования. Все шито-крыто!
— Что, все шито-крыто? — прочитал Марат его мысли. — Я ведь тебя задавить могу безо всякого расследования!
Шеин вздохнул:
— Все фронтовики одинаковы. Тебя тоже надо бы обследовать и помочь по мере сил. Везде в мире есть курсы для реабилитации солдат спецподразделений. Вы опасны, ребята, на гражданке. Вы все еще воюете и не можете остановиться, — голос Шеина набирал силу и обвинительный тон. — Обратись к кому-нибудь, пока не поздно, если мне не доверяешь. Могу дать наколку на специалиста…
Марат покачал головой:
— Ты меня проверял еще в базовом лагере. Смирнова отобрал, а меня — нет. Я тебе не подхожу, и ты с моими мозгами не справишься. Я хочу знать, что ты сделал с психикой Сергея и какие эксперименты ставил. Интересно, что ты запоешь, если тебе яйца зажать в тиски? — оценивающе глянул на Шеина Марат.
— То же, что и все — буду орать и призваться в чем угодно. Но учти, что Смирнов полностью доверяет мне, так что при нем этот фокус не выйдет. Твой «наезд» на меня — фуфло. То, что ты способен понять, я расскажу и так.
— Валяй, — разрешил Марат, который, между прочим, просчитал и вариант «экстренного потрошения» этого «лепилы».
Сделать это было не так сложно, как тот думал. Если взять столовую вилку, выломать средние зубцы, а два оставшихся сунуть в розетку, обмотав ее ручку полотенцем, то свет в их стояке погаснет. Здесь это никого не удивит, но на время все ослепнут. Можно на выбор — выкинуть этого «ученого-экспериментатора» в окно со второго этажа, а можно и аккуратно вывести по лестнице, — никто не заметит.
Шеин, который был уверен в своей относительной безопасности, начал растолковывать положение вещей по возможности простым языком:
— В 1995 году Сергей получил тяжелейшую психическую травму, выполняя задание Губаренко. О его содержании спрашивай у него самого. Мне известна только первая половина — это была установка мин на каких-то морских вышках. Это задание было выполнено успешно. Однако вслед за этим произошло что-то такое, с чем Смирнов как личность не мог примириться. Сходную клиническую картину наблюдали в случае, когда на глазах солдата в Афганистане пытали одного за другим его товарищей. Он спасся ценой предательства и участия в их казни, он принял мусульманство, через несколько лет попал в США и уже там впал в тяжелую форму аутической шизофрении. Бесполезно гадать, что именно привело Смирнова в подобное состояние. Однако факт остается фактом: как бы тонко я ни приближался к этому эпизоду в его жизни — даже в состоянии глубокого гипноза — он впадает в коматозное состояние.
— И вы дали ему «новую» память?
— В течение двух лет он постепенно сам сочинил какую-то суррогатную версию, которая и укрепилась в его сознании. Это его стена, за которой прячутся кошмары. Конечно, они время от времени прорываются в сознание. Ведь информация из мозга никуда не девалась, но извлечь ее принципиально невозможно. Любая такая попытка окончательно разрушит его психику. По-видимому, он совершил нечто, чего не хочет признавать даже перед самим собой. Знаешь, как ребенок, который навалил в штаны и упрямо заявляет взрослым: «Это не я! Это не я!» Внутренний образ самого себя не совпадает в этом случае с фактами, и слабая психика предпочитает сохранить образ и устранить факты.
— У Сергея слабая психика? — недоверчиво переспросил Марат. — Нас же отбирали, как космонавтов.
— Не преувеличивай, мне об этом больше известно. Отбирали с учетом того, чтобы вы продержались год-два. О дальнейшей вашей судьбе никто не думал. В этом есть и моя вина — каюсь. Но на войне невиновных не бывает.
Марат про себя согласился с этим. Если вспомнить все, что им приходилось делать, камень прослезится.
Шеин налил себе стакан воды из графина, отхлебнул, будто на трибуне, и продолжал:
— При тех нагрузках, которые вам пришлось вынести, вообще нельзя остаться здоровым полноценным человеком, — Шеин оценивающе глянул на Марата и быстро спросил: — Или, может быть, у тебя есть семья, любимая работа, хобби?
Марат не собирался втягиваться в диалог, он сказал:
— Дальше.
— Я уверен, что у тебя нет даже собаки. Ты не можешь завести никого, кто стал бы тебе дорог, потому что опыт войны говорит: в любой момент ты можешь все это потерять.
Марат перебил врача: