Выстрел
Шрифт:
Не могла собраться, не могла начать уборку. Вообще ничего не могла.
Барни ушел еще в обед; сказал, на работу. Он бросил воровать еще в прошлом году — устроился грузчиком на склад, но там ли работал? Она не знала. Денег приносил мало, иногда куда-то срывался посреди ночи, часами отсутствовал. После этого денег прибавлялась, и тогда они изредка захаживали с друзьями в бар, брали по пиву. А иногда и по паре таблеток. Как в тот злополучный вечер.
За эти трое суток Райна возненавидела тишину и одиночество. Ночами ее все-таки обнимали, шептали что-то
Все. Так нельзя. Так дальше нельзя.
Если Барни вернется домой, а на плите нет еды, будет скандал.
Придется дойти до ближайшего магазина за картошкой или лапшой.
А значит, придется выйти на улицу.
Кисточка туши дрожала в руке так сильно, как будто Райна ехала в вагоне.
Оделась, накрасилась, гордо подняла подбородок, как будто это могло помочь изгнать страх. Пулей пролетела подъезд, стреляя по сторонам глазами, миновала изрезанную и исковырянную гвоздями лавочку, поздоровалась с опирающейся на клюку, бредущей по направлению к дому, соседкой. Дошла до телефонной будки, даже успела полюбоваться собственным отражением в треснувшем пыльном стекле.
А вот до магазина уже не дошла.
Оказалась грубо заткнутой в подъехавшую сзади машину. Пыталась кричать — тут же зажали рот. Кусаться за пальцы — получила кулаком по виску. Обмякла, осела на чьих-то руках, а едва подняла голову, как тут же вдохнула едкий запах, пропитавший подсунутую под нос тряпку.
— Райна Вильяни. Адрес: 26я авеню, 4с, 71, Девенпорт. Рост: 174 сантиметра, отпечатки пальцев совпадают.
Тот, кто говорил это, говорил медленно.
Не то наслаждался звуками собственного хриплого голоса, не то хотел, чтобы она прочувствовала каждый слог, каждую паузу, уловила каждую ноту скрытого между слоями контекста.
От голоса исходила стужа — неявная, как от могильной плиты: пока не положишь ладонь, не чувствуешь.
Она положила.
Райна едва держалась на ногах и не поднимала голову. И так знала — нашел. Он нашел ее, тот, кому она прострелила плечо. Не важно как. Важно, что это случилось, все-таки произошло.
— Расскажи мне… Ты часто стреляешь на улице?
Дернулись черные локоны, застилающие лицо — Райна вздрогнула. Ноги предали, задрожали в коленях; усилилась хватка чужих пальцев на локтях. Кто-то, держащий справа, дернул ее на себя, очнись, мол, и отвечай на вопрос.
— Я… это не то, что вы думаете…
— Я спросил, часто ли? — Ласковый голос. Терпеливый. Температура без единого градуса в плюс.
— Не часто.
— А в людей попадаешь часто?
— Я не… не стреляю в людей. Только в мусорные баки. Мы играли! Соревновались!
— Заткнись.
Ей дали этот совет все тем же мягким тоном, от которого почему-то свело живот.
— Ты была пьяна?
— Нет…
— Врешь.
Райна умолкла. Она бы зацементировала собственный рот, если бы могла, лишь бы не сболтнуть лишнего. Но этот голос… Он не просто приказывал. Он обещал, что с ней случится что-то очень плохое, если правда не будет извлечена на свет.
— Что вы пили?
— П-п-пиво.
— Шырялись?
— Мы не хотели никому… причинить вреда…
— Отвечай!!!
Ее так резко схватили за горло, что она всхрипнула, откинула голову назад и впервые взглянула в глаза похитителя — плохие глаза, без эмоций, несмотря на повышенный тон, слишком спокойные.
Он убьет, а через минуту уже не вспомнит, кого убивал… Не икнет, не затормозит, не сжалится; в это мгновенье Райна четко поняла, что говорить придется только правду, иначе не просто убьют — будут ломать кость за костью. Сколь угодно долго, не торопясь и не напрягаясь.
Она боялась человека. А нашел ее не человек. Кто-то гораздо хуже.
Четко очерченные губы чуть изменили положение — сделались тенью недоброй улыбки.
— Ты ведь умная девочка, да? Я же вижу.
— Да. — На этот раз она кивнула быстро.
— Не хочешь боли…
— Нет. Не хочу…
— Но совсем без боли не получится.
Он сказал это будто даже с сожалением. Вот только его не было — сожаления.
Был ровный взгляд серых глаз без выражения, была эта комната, двое мужчин по сторонам от нее, дневной свет, льющийся через единственное в комнате окно, а вот сожаления по поводу нее — Райны — ни у кого не было.
«Ты проштрафилась. Придется платить. За ошибки всегда платят…» — плыли в тихой комнате невысказанные слова.
На его стального цвета майке, в том самом месте, куда она попала, проступило красное пятно; сквозь бинты и перевязочную ткань — смотри, мол, что ты натворила. Смотри и кайся, что, впрочем, все равно не поможет.
Жесткое лицо, залегшие под глазами тени, короткий ежик взъерошенных волос и поджатые губы.
Райне казалось, она медленно умирает от одного только предчувствия надвигающейся беды. Еще ничего не случилось, но случится. Обязательно случится, и жизнь обернется кошмаром. Уже обернулась. Да и останется ли она, эта самая жизнь? Удастся ли покинуть эту комнату на своих ногах или же ее вынесут бездыханным мешком? Избитую, искалеченную, переломанную перед смертью?
По щекам покатились слезы. Хотелось опуститься на колени и рыдать, молить о пощаде, в последний раз попытаться объяснить, что не со зла они… она в тот день, что без всякого умысла…
Осесть Райна не успела, да и не смогла бы — держали; зазвучали холодные слова:
— Подведем итог. Ты из тех, кто по вечерам пьет пиво и ширяется. Кто носит при себе оружие и любит прихвастнуть навыками. Навыками, которых нет. Ты из тех, кто выстрелив в человека, способна, как жалкая псина, сбежать и жаться в углу, надеясь, что не найдут и не накажут. Ты безответственна и тупа. Ты жалкое подобие человека, в котором нет ни моральных устоев, ни смелости… вообще ничего.