Выстрел
Шрифт:
— Я не болтаю. Я очень редко… для женщины… говорю.
— Не заметил.
Райна насупилась.
— А что, мне вообще молчать?
— Желательно.
Вот ведь непробиваемый! Она решила подъехать с другой стороны.
— Ведь Барни просил позаботиться…
— А я что делаю?
Взгляд сделался прохладней.
— Разве в понятие «заботы» не входят редкие беседы?
— Может, тебе еще психоаналитика нанять, чтобы выслушивал каждый вечер? И кого-нибудь, чтобы жопу подтирал?
Жесткий рот искривился в усмешке; недоверчиво качнулась голова: вот ведь, мол,
Предварительно пригнувшись, чтобы не удариться макушкой о дверной проем.
— Я же говорила — Аарон! — триумфально провозгласила Райна десятью минутами позже, после того, как услышала брошенную в сотовый телефон фразу: «Как что, так все Аарон! Ладно, завтра подъеду…»
Стоило стоящему посреди гостиной мужчине развернуться и бросить на нее полный ярости взгляд, как Райна тут же спряталась за дверью спальни. Со всего размаху хлопнула ей об косяк, еще и на задвижку закрылась. Чтобы не наладили пинка.
Слава Создателю, когда разговор завершился, в комнату, чего она, признаться, боялась, никто ломиться не стал.
(Jean-Baptiste Maunier and Clemence — Concerto Pour Deux Voix)
Следующие несколько дней, вопреки опасениям, запомнились ей скорее светлыми, нежели унылыми.
Морозы спали, и Аарон, наконец-то признавший, что да, он Аарон, отвез Райну в магазин, где купил ей новую меховую шапку (вместо «смешапки», как он называл ее предыдущий вязаный эквивалент), не самый модный, но теплый пуховичок и удобные, без каблука, зимние сапоги. Критическим взглядом оглядел ее, одетую и обутую так, словно Райна собралась в экспедицию к горным вершинам, и удовлетворенно кивнул.
— Вот теперь можешь выходить на улицу.
Райна обрадовалась. Хоть выходить ей было некуда — окрестности пугали, да и дневной свет зимой быстро угасал, — она все же почувствовала некоторую свободу. Аккуратно повесила пуховичок за дверью, поставила сапоги у порога и с любовью провела пальцами по плотному густому меху нового головного убора. После отправилась на кухню, чтобы приготовить ужин.
В эти дни Канн завел новую привычку: приходить днем с улицы, ставить объемистый хрусткий пакет на стул в кухне и заказывать: «Вари!».
И она варила.
Супы, мясо на кости, катала из фарша котлеты, жарила картошку. В процессе с удовольствием вгрызалась в кусок колбасы, который традиционно отрезала и клала на свежий хлеб, чтобы перекусить до ужина.
Канн ел шумно, быстро, со смаком. Вкус еды не критиковал, спасибо не говорил. Просто ставил пустую тарелку в раковину и уходил к себе в комнату-кабинет, где в одиночку, работая, дымил сигаретой. А Райна, помыв посуду, забиралась в знакомое протертое кресло, с каким-то привычным удовлетворением оглядывала взглядом гостиную — корешки книг, фигурку солдатика на полке, пыльный барометр над изогнутой спинкой стула — и с замиранием сердца и радостным предвкушением раскрывала томик, приобретенный в попавшейся по пути книжной лавке, куда своего спутника она затянула едва ли не силой. Книга оказалась хорошей, интересной, и Райна берегла историю: читала по чуть-чуть, по несколько страниц в день.
— Ну что ты драишь эти полы через день!
— А чего мы в свинарнике живем?
— Ты меня еще ковры на улице выбивать заставь!
— А надо бы, кстати…
— Тьфу! — Аарон выругался так заковыристо, что даже Райна, привыкшая к любившему крепко выразиться Барни, покраснела. — Вообще уже семейная пара!
— А что тут такого?
Отжала над ведром драную тряпку, посмотрела широко распахнутыми глазами на стоящего в дверях мужчину и добавила:
— Купи сегодня в магазине сыра, ладно?
— Тьфу! — Еще раз повторил Канн и скрылся в дверях, а она только сейчас заметила, что они плавно и незаметно перешли на «ты».
Тем вечером она почему-то думала о том, что Райна Канн звучит красиво. Монументально. Почти торжественно. Катала на языке незнакомое, но сладкое, как кубик сахара, сочетание и сама не понимала, зачем примеряет его к себе. Наверное, просто так. От нечего делать. Ни зачем.
Горели на черном зимнем небе далекие звезды. Близился к концу студеный февраль.
— Давай! Напряги мозги и перечисли мне все, что ты умеешь.
— Зачем?
— Меньше вопросов, больше дела.
Ее отражение в зеркале дуло губы и морщило лоб. А волосы, оказывается, отросли еще — пора бы подровнять хаотично торчащие пряди, снова сделать подобие стрижки.
— А ты поэтому зовешь меня «Рейка»?
Канн удивился, на секунду даже отвесил челюсть.
— Почему?
— Потому что я такая тощая?
Услышал и поджал губы: мол, не отвлекайся.
Ей впервые за все это время позволили войти в кабинет — дверь справа, — и Райна с интересом разглядывала неброский и не особенно стильный, как и в остальных комнатах, интерьер. Компьютер на столе, деревянный стул, старые коричневые шторы на окнах. В углу журналы, на полках книги и еще два солдатика — другие: один с винтовкой наизготовку и в каске, другой рядом с серебристой металлической пушкой.
К единственному шкафу со стеклянными дверцами сиротливо жалась кровать с накинутым поверх покрывалом. На такой, наверное, и ног не вытянешь при его-то росте…
И зеркало. Куда Райна то и дело кидала любопытные взгляды — зеркало в полный рост. Нет, в ванной тоже было, но грязное и маленькое, себя не разглядишь, а тут высокое, в витой раме, можно увидеть все, что ниже шеи.
— Ты долго будешь куковать?
— Все, закончила. — Она незло огрызнулась в ответ и принялась вспоминать все, чем когда-либо занималась в жизни.
— Да ничего такого особенного я не умею. Мыть, стирать, убирать. Чуть-чуть рисовать, петь не умею, одежду шить тоже…
— Я не спрашиваю про то, чего ты не умеешь. Меня интересует, что умеешь?
Зачем это ему? Хочет устроить на работу и пытается определить список навыков?
— Ну… я официанткой работать могу. Посудомойкой. Стрелять умею…
— Откуда?
Райна прикусила губу и ответила осторожно:
— Барни научил.
Комментариев не последовало. Только короткое «дальше».