Выстрел
Шрифт:
– Если бы у Витьки был револьвер, он обязательно показал бы его ребятам, – возразил Славка.
– Может быть, и показал! А они скрывают. Главное – откуда на чердаке взялся портфель?
– Да, – сказал Миша, – портфель – единственная улика против Витьки. Но в портфеле были документы на брак; они нужны не Витьке, а Красавцеву, Панфилову и Навроцкому.
– А может быть, по их поручению Витька и сделал это? – предположил Генка.
– У него были плохие отношения с Навроцким, – возразил Миша.
– Для видимости можно и по мордасам лупить
– Вы оба горячитесь, а зря, – сказал Славка. – Один твердит – Витька, другой – Навроцкий. Ну, а сам Зимин? Почему он скрыл пропажу портфеля с документами? Боялся, видите ли, подвести Андрея? Что грозило малолетнему Андрею? Ровным счетом ничего. Больше того! Несмотря на пропажу первых документов, Николай Львович взял домой вторую пачку документов, отправил на дачу жену и дочь, а сам с дороги неожиданно вернулся домой. Зачем? Вспомнил о докладной записке? Ерунда! Николай Львович не тот человек, чтобы забыть о докладной записке. Он вернулся не случайно, вернулся специально, намеренно, поехал на дачу, чтобы убрать из дому Ольгу Дмитриевну и Люду, а сам вернулся. Зачем? Почему?
– Что ты долдонишь: почему, почему? – заметил Генка. – Сам скажи – почему?
– Можно предположить только одно, – сказал Славка. – Зимин должен был встретиться с кем-то у себя дома. Встретились, повздорили, они его убили. Но заметьте, документов не взяли. Значит, не в них дело.
– То есть Навроцкий ни при чем, это ты хочешь сказать? – спросил Миша.
– Да, возможно, дело не в Навроцком, не в Витьке, а в ком-то третьем. Зимина могли вовлечь в какую-то аферу, запутать. Он, допустим, захотел выйти из игры, и его убили, опасаясь разоблачений.
– Зимин был нечестный человек?
– Честный. Может быть, даже сверхчестный. И в этом, может быть, все дело: он в чем-то запутался или его запутали.
– Выходит, никому нельзя верить?
Славка качнул головой:
– Просто я больше вижу, больше слышу. Я уже говорил: изнанка жизни. Вы ее не видите, я вижу. Сам подумай: зачем Навроцкому с Красавцевым убивать Зимина? Из-за документов? Красавцев мог с этими документами сделать на фабрике что угодно. Эти документы в его руках. Они отлично понимают, что за убийство вышка! Нет, это не Навроцкий, не Красавцев, это другие люди, которых, может быть, никто, кроме самого Зимина, не знает. И именно потому, что никто, кроме Зимина не знает, они и пошли на такое дело.
– Подведем итоги, – сказал Миша. – Генка считает убийцей Витьку Бурова. Так, Генка?
– Да. Допускаю, что Витька был исполнителем, орудием в чьих-то руках, возможно, в руках того же Навроцкого, того же Красавцева. Но портфель украл он, убил Зимина он.
– Ясно! Теперь Славкина точка зрения: Зимин запутался в связях с какими-то неизвестными
– В общих чертах, так.
– И, наконец, мое мнение: Витька ни при чем. За этим делом стоит Навроцкий. Итак, встает вопрос: что будем делать?
Славка удивился:
– Что мы можем делать? И почему мы должны что-то делать? Следствие само разберется.
– Как мы можем вмешиваться? – добавил Генка. – И зачем? Витьку выручать?
– Да, – сказал Миша, – надо выручать Витьку.
– Бог тебе в помощь. Я этого не собираюсь делать, – заявил Генка.
– Бог мне не помощник и не товарищ. Вы мои товарищи. От вас я жду помощи.
– Что именно?
– Хотелось бы знать, что говорят об этом на фабрике. Твоя тетка, наверно, в курсе.
– Это можно, – согласился Генка.
– А ты, Славка, поскольку ты так хорошо знаешь изнанку жизни…
– Твои насмешки меня не трогают.
– Тем лучше. Так вот. Навроцкий – частый посетитель «Эрмитажа». Не мог бы ты узнать о нем поподробнее?
– Если что-нибудь узнаю, скажу.
– Прекрасно! От самого дела вы устраняетесь?
– Я не намерен тратить на это время, да у меня его и нет, – сказал Славка.
– А у меня нет желания защищать Витьку Бурова, бандита! – объявил Генка.
– Ну что ж, – сказал Миша, – значит, на этот раз я остался один.
29
Чем он располагает? Ничем, в сущности. История с вагоном? Маловато. И все же среди бесчисленных лиц, мелькавших в ту ночь на лестнице, пораженных, взволнованных, испуганных, лицо Навроцкого было единственным, исполненным затаенной тревоги, внутреннего напряжения, готовности к любой неожиданности. Воспоминание об этом лице укрепляло Мишу в его уверенности больше, чем все другое. Опять психология? Ну и пусть.
С чего начинать? Кого он знает из окружения Навроцкого? Только Юру. Но Юра ничего не скажет, верный паж. Продался за ресторанную похлебку, за бефстроганов и кофе со сливками. Не с него надо начинать.
Начинать надо с Андрея Зимина и Леньки Панфилова. Витьку они будут защищать, выгораживать, и все же могут обнаружиться какие-то подробности, что-то существенное в пользу Витьки. А все, что в пользу Витьки, то против Навроцкого. И говорить больше не с кем, надо говорить с ними.
Шныра и Фургон дежурили в бригаде распределения, и Миша отправился на кухню.
Нагретым кухонным ножом Кит ловко разрезал круг масла на одинаковые кубики. Виртуоз, ничего не скажешь! Человек, нашедший свое призвание.
Шныра и Фургон чистили картошку.
– Потоньше срезайте кожуру, который раз вам говорю! – выговаривал им Кит.
– Картофельная каторга! – пробормотал Шныра с отвращением.
Миша попросил Кита отпустить Фургона.
– Так ведь ужин скоро накрывать, – ответил Кит недовольно.
– На несколько минут всего. Идем, Андрей!
Они вышли на школьный двор, уселись в тени высокого тополя.