Выстрелы над яром
Шрифт:
— А что же такое случи-и-ло-ось? А где же твой ко-онь, где дрожки? — причитала она.
— Да не голоси ты. Сбежится сейчас вся улица. Проснулись дети. Поднялся такой гвалт, что если не вся улица, то Лачинский с женой услышали и прибежали к ним во двор.
— Что тут случилось? — спросил Лачинский.
— Ограбили нас, обокрали! — снова запричитала мать.
Лачинский наклонился над Антоном.
— Здорово они тебя. — И, повернувшись к женщинам, крикнул: — Чего вы голосите? Несите какую-нибудь чистую тряпку, воду… За доктором надо послать.
— Тут доктор, — послышался незнакомый голос. По
— Спокойно граждане, — послышался другой голос. В калитку вошел высокий усатый мужчина в милицейской форме. — Все в порядке. — Он открыл ворота.
Все увидели Пестрого, запряженного в дрожки, а на козлах Лешку…
Желтые с красными прожилками ягоды висят на согнувшихся тонких ветках. Леша осторожно просовывает руку между колючек и, подцепив горсть ягод, осторожно вытаскивает их и кидает в эмалированное ведро. То же самое делает тетя Зина с другой стороны куста. Она попросила Лешу помочь ей собрать крыжовник.
Из окон дома по всему саду разносится музыка. Возле дома на скамеечке сидят больные, ожидая приема к врачу. Все так, как было…
А могло быть иначе. В доме, кроме Зинаиды Антоновны, никто об этом не знает. Сестра ничего не сказала брату. Утром после той страшной ночи брат спросил:
— Что это ты, Зиночка, сегодня так плохо выглядишь?
— Не спалось мне. Голова болела.
Брат посоветовал ей принять таблетки и занялся своим делом.
«Пусть не волнуется, пусть считает, что у него дома, на его тихом острове, полный порядок, — думает Зинаида Антоновна. — Наивный человек! Ему кажется, что он не зависит ни от кого. Ах, доктор Леванцевич, если бы не люди, от которых ты отдаляешься, твой тихий остров превратился бы в остров слез».
— Леша, а как ты попал сюда в ту «варфоломеевскую ночь»?
Леша не знает, что такое «варфоломеевская ночь», но догадывается, о какой ночи идет речь. Он тогда набрался страху. Не сразу понял слова того человека, который схватил его и зажал рот: «Я свой. Молчи. А то испортишь все». Лешу оттащили от ворот к забору на противоположной стороне улицы. Оттуда он, вглядываясь в темноту, пожалуй, больше слышал, чем видел, как скрутили и связали «кучера», как вывели из сада еще четырех связанных бандитов и посадили на дрожки, на которых они собирались везти свои награбленные трофеи. О, эту ночь Леша никогда не забудет. Теперь, когда страх миновал, он очень гордится тем, что был свидетелем такого события. С каким удовольствием он рассказал бы об этой, как тетя Зина говорит, «варфоломеевской ночи», всем, кого хорошо знает! Но начальник предупредил, что, пока не будут пойманы все бандиты, нужно молчать. Только Юре Леша рассказал. Ах, как тот завидовал другу!
— Тебе повезло, очень повезло, — сказал Юра, а потом решительно объявил: — Вырасту, буду милиционером.
И вот в саду снова тихо. Над головой летают бабочки. В траве стрекочут кузнечики. День ясный, солнечный. Тетя Зина ждет ответа на вопрос.
— Я бежал в милицию…
Леша рассказывает все, как было, кроме, конечно, того, что он страшно перепугался. Об этом теперь не хочется вспоминать. Но тетя Зина и без него представляет себе, что это значит.
— Как ты напугался, бедный мальчик.
— Вовсе не
— Лучше такого никогда не видеть, — вздыхает тетя Зина.
— А я, когда вырасту, буду милиционером.
Это уже Леша повторяет слова Юрки. Он вовсе не хочет вздыхать, он готов бороться, как милиционеры, чтоб люди спокойно спали и ничего не боялись.
За свои двенадцать лет кем только мысленно ни был Леша! Сначала хотел стать токарем, как Федор. Брат приносил с завода разные блестящие детали, которые сам вытачивал из металла. Между малышами начиналась драка. Каждый хотел хоть подержать вещицу в руках.
— Это ты сделал, Федя? — спрашивали дети.
— А кто же, — улыбался Федор и пальцем, от которого пахло металлом, утирал нос кому-нибудь из малышей.
А как-то Федор принес домой заводскую газету. Развернул ее. Все увидели портреты рабочих, а среди них и портрет Федора. Сверху написано большими буквами: «Товарищи! Они вступают в партию. Нет ли отводов?»
Потом Федора послали учиться в Москву на курсы командиров, и мать хвалилась: «Это потому, что у него не было отводов». И никто уже не приносил с завода красивых блестящих вещиц, стружек, молоточков. Забыл со временем и Леша о своей мечте стать токарем. Появилась новая мечта — стать красным командиром. Она пришла после получения от Федора письма, в котором была фотография. На ней Федор стоял в военной форме, высоких сапогах со шпорами. А самое главное: на одном боку висела сабля, а на другом — пистолет.
В больнице, слушая рассказы дяди Кости, Леша уже плыл по Двине до самого Балтийского моря. «Да и извозчиком быть неплохо, — подумал как-то Леша. — Можно кататься на коне сколько хочешь. Но отец ищет покупателя на Пестрого и поступает на завод. В доме об этом сейчас только и разговору». Мечта о том, чтобы вытачивать такие чудесные детали, какие приносил домой Федя, снова вернулась к Леше. А вот вдруг появилась мысль — стать милиционером.
— Что ж, — говорит тетя Зина, — милиционер очень нужный людям человек.
— Но прежде всего я вступлю в пионеры, — выдает свой секрет Леша. — Как только начнутся занятия в школе, сразу и поступлю.
Музыка стала громче. Видимо, сейчас играют в четыре руки. Чудесная мелодия заполняет сад, плывет над яром, освещенным солнечными лучами.
Леша надел галстук еще до того, как вступил в пионеры.
А случилось это так. После окончания курсов красных командиров домой на несколько дней приехал Федор. Его обступили дети, и он начал раздавать им подарки.
— А это тебе, пионер, — сказал Федор и повязал Леше на шею красный пионерский галстук.
— Так он же еще не пионер, — сказала мать. Леша смутился. Сколько раз он с завистью смотрел на Юркин пионерский галстук. В школе тоже хоть немного, но есть ребята, которые носят пионерские галстуки.
Как только начались занятия в школе, Леша на одном из уроков поднял руку.
— Ну что? — спросил учитель.
— Я хочу в пионеры, Язэп Сидорович.
— Ты? — сердито взглянул на него учитель. — И так уроков не учишь, а тогда и вовсе из тебя даже дубинкой ничего не выбьешь. Садись да лучше занимайся.