Выстрелы над яром
Шрифт:
Потом уже все вместе продолжали расспрашивать Менделя о тех, кто задержал его в лесу, и сочувствовать бедному человеку.
— Ты бы пошел в милицию да заявил, — сказала мать.
— А, пускай они подавятся теми деньгами, — махнул рукой Мендель и, вскинув на плечи мешок, вышел со двора.
Распродав свой товар, Мендель с пустым мешком возвращался домой. Шел и мысленно подсчитывал, за сколько купил товар, за сколько продал. Барыш был невелик. Не один раз теперь ему придется тащить из деревни тяжелый мешок задаром, чтоб вернуть те деньги, которые
… Вспомнилось, как, вернувшись с фронта, с помощью мешка он начал добывать себе средства на жизнь. На нем еще была затасканная в окопах солдатская одежда. Мендель тогда думал, что в богатом доме он скорее и дороже продаст свой товар. Однажды, поднявшись на крыльцо богатого дома, он нажал на кнопку звонка. Дверь ему открыл высокий мужчина в хромовых сапогах, офицерских брюках и белой нижней рубашке. В руках он держал щетку, видимо чистил сапоги.
— Тебе чего? — спросил, пронизывая его черными злыми глазками.
— Есть ножки на студень, — ответил Мендель, сбрасывая с плеч мешок. — Хорошие ножки и недорого…
— Пошел вон отсюда, грязная свинья! — гаркнул хозяин и толкнул ногой мешок с крыльца.
За плечами мужчины послышался сдержанный женский голос:
— Ну зачем ты так, Женя?
Мендель увидел доброе лицо седой женщины и подумал: как такая хорошая женщина могла родить такого зверюгу?..
Потом он уже от людей узнал, что в доме этом живет вдова, а сын ее — царский офицер, который когда-то учился в кадетском корпусе, и потому его называли Кадетом.
В то время пожаловаться на Кадета он не мог — кто бы стал его слушать? Он тогда даже об этом и не думал. Но теперь его сверлила мысль: «Почему я должен простить Кадету эти восемь рублей?.. Он взял восемь. А было б двадцать, так взял бы и двадцать. Он ударил меня в глаз кастетом, а мог бы и убить. Почему я должен ему прощать?» И уже сами ноги повели Менделя в милицию.
Рогозин внимательно выслушал Менделя, потом снял трубку.
— Товарищ Свиридов? Тут у меня сидит человек. Он дал интересные сведения. Кадет объявился…
— Сейчас придет главный начальник, — сказал Рогозин, кладя трубку.
Мендель даже приподнялся со своего места.
— Ничего, вы сидите.
Мендель сел, однако когда в дверях появился Свиридов, поднялся с места, не зная, куда ему деть свой мешок.
— Добрый день, товарищ, — сказал
— Он избил и забрал деньги у товарища Соркина и еще хотел заставить петь «Боже царя храни», — улыбнулся Рогозин.
— Какие там деньги, дорогой начальник, восемь рублей. Но если уж ты такой благородный господин, а я, простите, грязная свинья, так почему ты не брезгуешь брать мои кровные рубли?
— Скатилось их благородие в болото, — сказал Свиридов. — Мы давно слышали, что он с бандитами снюхался, хочет награбить золота и дать тягу за границу. Спасибо вам за важные сведения.
— Товарищ Соркин говорит, что с Кадетом были еще двое.
— А кто они? — спросил Свиридов.
— Не знаю, начальник. Никогда не видел их. Они меня не трогали. Только стояли и смотрели. Один из них усмехался, а второй молчал.
В шесть часов вечера со двора, где на воротах была прибита железная табличка с надписью «Задулинская, дом № 30», выехал экипаж. На козлах сидел Антон. Тень от козырька его картуза падала на прямой нос и светлые усы. На нем была брезентовая куртка, надетая поверх выцветшего костюма, на шее вместо галстука — цветной платок.
Позади на мягком сиденье пристроились два бесплатных пассажира — Леша и Вася. Третий пассажир, Лачинский, поссорился с женой за час до этого и ушел на работу, в театр, пешком.
— Что им, соплякам, делать в театре? — говорил он жене. — Ну, цирк, там слоны, обезьяны, клоуны. А тут «Анна Каренина», что они там поймут?
— Ну, пусть посмотрят. Вася же никогда не был в театре, даже стыдно: отец работает контролером. Деньги же не надо платить.
Пестрый после дневного отдыха в стойле бодро топал по заросшей травой улице. Подбодренный слегка вожжами, он охотно побежал.
Поравнялись с домом Лачинского.
— Смотри, Васенька, — крикнула с крыльца Максимиха, — сидите там тихонько, Лешенька!..
Что дальше говорила Максимиха, мальчишки не слышали. Экипаж уже подъезжал к дому Дудина. Хозяин сидел возле забора на лавочке, положив на колени тяжелые руки. Этими руками он убивал большой деревянной кувалдой скотину. Говорили, что делал он это так ловко, что животное, будь то корова или бык, после первого удара падало и уже не шевелилось.
— Добрый вечер, сосед, — приподнял Антон козырек. Дудин поднял голову и молча опустил ее. «Наверно, пьяный», — подумал Антон. А когда Дудин не бывает пьяным?
На самом краю скамейки, боясь подвинуться к мужу, сидела его жена. Вид у нее был крайне болезненный.
— Куда ж вы везете этих красавцев? — спросила она. Ее, видимо, не так интересовало, куда Антон везет мальчишек, а просто хотелось что-то сказать, чтоб хоть на минуту отвлечься от тоски, которая постоянно мучила несчастную.
— В театр…
— Ах, боже мой! — всплеснула руками соседка, будто мальчиков везли в тюрьму.
На Задулинской улице, кроме Леванцевича, вряд ли кто бывал в театре. Разве только те, кто жил ближе к центру города.