Выстрелы над яром
Шрифт:
Юрка несколько дней не выходил из дому. Неловко было ходить исцарапанному по улице, и все думал, как поступить: сказать обо всем Лешке или нет. И решил его успокоить:
— Папа говорит, что наган больше искать не надо.
Немного обидно было, столько искали, и напрасно. А Листрат не искал да нашел. И стал убивать этих беспомощных птенцов. Какой все же жестокий этот Листрат. Но потом, поразмыслив, Юрка снял с парня некоторую часть вины. Ведь Листрат рос среди таких бездушных людей, и Юрка
Размахивая нотной папкой, Тамара сказала:
— А я купила сборник пионерских песен с нотами. Мелодии такие красивые. Ты умеешь, Юра, читать ноты? Нет? И ты, Леша, тоже? Приходите, я научу вас. Это вовсе не трудно. О, я вам сброшу веревку из беседки, хорошо?
— Хорошо, только не сегодня, — сказал Лешка. Ему было немного завидно, что Тамара больше разговаривает с Юрой.
Около витрины кино они остановились, стали ее рассматривать. На снимках известный американский актер Гарри Пиль куда-то бежал с пистолетом в руке, прыгал с небоскреба, обнимал чудесную Мери Пикфорд.
И тут же внизу большими буквами: «Детям до 16 лет…»
— Запрещено, — сделала лукавую гримаску Тамара. — Как что интересное, так детям запрещено.
Пошли дальше. Юрка рассказывал, как ему однажды удалось попасть на такой фильм.
— Шли группой красноармейцы. Один из них и говорит: «Прячься под шинель». И провели. Им смешно…
— Ой, мальчики, — спохватилась Тамара, взглянув на часы на ратуше. — Меня тетя Зина ждет. Я еще не выполнила ее поручение. Так приходите, Леша, Юра, — и, махнув кудрявой головкой, побежала. И то, что она назвала Лешку первым, приятно кольнуло его сердце.
У Юрки тоже было поручение от мамы. Они остановились на углу Замковой и Гоголевской. Отсюда хорошо была видна площадь Свободы. На ней часто демонстрировались художественные фильмы. В такие вечера сюда собиралось много народу. Площадь украшал Дворец труда, старинная церковь и вид на ратушу, построенную еще в 1775 году.
— Юра, салют!
Красивый парень с комсомольским значком на рабочей блузе поздоровался по-пионерски. Юрка ответил таким же приветствием.
— Что нового?
— Вот, Дмитрий Сергеевич, Леша выписался из больницы.
— А-а, вот он какой…
Касьянов оглядел Лешку с ног до головы и убедился, что пионеры хорошо выполнили решение совета отряда.
— Где ты живешь? — спросил он Лешку.
— На Задулинской.
Лешке с самого начала лицо Касьянова показалось знакомым, а теперь мальчик вспомнил: «Это же он вместе с девушкой учил нас петь «Интернационал», да дудинская шпана помешала…»
— Есть теперь на вашей Задулинской пионеры?
— Нет, Дмитрий Сергеевич, — ответил Юра.
— Значит, он будет первым, — весело сказал Дмитрий
— Работал на «Металлисте». Но там…
— Знаю. Наш рабочий. Я тоже с «Металлиста». Значит, без работы?
— Кирпич возил. А теперь легковым извозчиком.
О первом выезде отца на дрожках рассказал Лешке Янка. Какая это была радость для детей. Они были первыми пассажирами. Отец усадил их в пролетку и вез до самой площади.
— Скоро пустим завод на полную мощность. Вернем всех старых рабочих и новых наберем. А там… Пятилетка. Большой план. Всем будет работа.
Дмитрий Сергеевич обнял хлопцев и прижал к себе.
— Ну, мне на собрание. Салют!
Но прежде чем поднять по-пионерски руку, сказал Юрке:
— Ты обязательно приведи Лешу на пионерский слет, — и ушел.
— Это вожатый нашего отряда, Касьянов, — пояснил Юра. — Токарь по металлу. Мы очень любим его.
Не хотелось расставаться.
— Завтра я приду к тебе в яр, — сказал Юра.
— Хорошо, я буду пасти там корову, — ответил Лешка. — Пусть Янка отдохнет. Если не позовут на работу.
Улица Гоголя, по которой шел Лешка, сначала круто спускалась вниз, а потом до самой Покровской церкви подымалась в гору. Старые липы по сторонам придавали ей вид аллеи. Только женская тюрьма рядом с церковью на самой горе портила впечатление.
С улицы Гоголя Лешка свернул на Покровскую. Вышел на Сенную площадь — место футбольных игр и ярмарок. А дальше начиналась Задулинская улица, с садами, кладбищем и последним домом под номером тридцать над самым яром.
По дому Лешка соскучился и чем ближе подходил к нему, тем больше ускорял шаг. Только у самых ворот, когда взялся за щеколду калитки, постоял, прислушался, прежде чем открыть. Во дворе было тихо. Даже Зиська не залаяла.
Под навесом стояли дрожки с поднятыми вверх оглоблями, возле них что-то мастерил отец.
На крыльце появилась мать.
— Антось, ты пойдешь наконец обедать? — крикнула она отцу и вдруг хлопнула ладонями: — Леша, сынок ты мой!
Из-под навеса вышел отец.
— Гляди, одели-то его как. Все новое, — дивился он. Услышав голос старшего брата, из дому выбежали малыши: Алесь, Алик, Катя. Даже Зиська прибежала и ласково начала обнюхивать Лешку. Только Янка оставался за столом, уписывая крупеник. Он проголодался, бегая по яру за Маргаритой, и от миски его нельзя было оторвать даже за уши.
Отец сразу же повел старшего сына под навес, где стояли дрожки. Обитые кожей и покрашенные, они выглядели красиво. Лешка вспомнил, как отец привез во двор какой-то лом. Неужели из того хлама можно было сделать дрожки?!