Шрифт:
Глава 1
В давильном дворе сэр Генри Форрест, банкир и олдермен лондонского Сити, едва не задохнулся от чудовищной вони. Сэр Генри непроизвольно попятился, прижал к лицу носовой платок и задержал дыхание, опасаясь, что его вырвет.
— Я-то к здешнему запаху притерпелся, сэр, — хихикнул провожатый сэра Генри. Осторожно, сэр, тут ступеньки, не споткнитесь.
Сэр Генри нерешительно опустил платок и заставил себя открыть рот:
— Почему двор называется Давильным?
— В стародавние дни, сэр, узников аккурат здесь и давили. Плющили, стало быть, сэр. Камни на их наваливали, чтоб до правды допытаться. Нынче мы так не делаем, сэр, и напрасно, потому как врут они, что твой индийский факир.
Провожатый — из надзирателей — был тучным мужчиной в кожаных штанах, грязном сюртуке и с дубинкой в руке.
— Спросить тут любого мужика или женщину, сэр, — рассмеялся он, — так ни одного виновного не сыщете!
Сэр Генри старался не дышать, чтобы не наглотаться пагубных миазмов, состоявших из вони, запаха пота и гнили.
— Тут имеются вода и канализация? — спросил он.
— А как же, сэр, самая что ни на есть современная. В Ньюгейте отличные стоки. Но они же грязные скоты, сэр, где жрут, там и гадят.
Тюремщик закрыл и запер на засов дверь из железных прутьев, через которую они попали во двор.
— Осужденные вольны находиться в Давильном дворе в дневные часы, сэр, — сказал он, — кроме праздников и неприсутственных дней вроде нынешнего. — Надзиратель ухмыльнулся, давая понять сэру Генри, что пошутил. — Поверните налево, сэр, и найдете других джентльменов в Общей зале.
— В Общей зале? — переспросил сэр Генри.
— Там, сэр, в дневные часы собираются осужденные, сэр, — объяснил тюремщик, прибавив: — А те вон окошечки, сэр, что слева, — это «солонки».
На другом конце длинного двора сэр Генри заметил пятнадцать зарешеченных оконцев в три яруса. Камеры за ними и были «солонками». Он не имел ни малейшего представления, почему их так называют, но знал, что в пятнадцати этих «солонках» содержат приговоренных к смерти узников Ньюгейта. Надзиратель распахнул перед сэром Генри тяжелую дверь Общей залы.
— Премного благодарен, сэр, — произнес он, когда тот вручил ему шиллинг в награду.
Смотритель Уильям Браун поздоровался с сэром Генри. Рядом со смотрителем стоял, елейно улыбаясь, священник.
— Позвольте представить вам нашего пастыря, — произнес смотритель. — Его преподобие доктор Хорейс Коттон. Сэр Генри Форрест.
Сэр Генри снял шляпу:
— Ваш покорный слуга, доктор Коттон.
— Всегда к вашим услугам, сэр Генри, — подобострастно ответил тюремный священник, отвесив низкий поклон.
— Сэр Генри, — доверительно сообщил ему смотритель, — находится здесь по долгу службы.
— О! — выкатил глаза преподобный Коттон, давая понять, что сэру Генри предстоит редкостное удовольствие. — Вы тут впервые?
— Впервые, — признался сэр Генри.
— Не одна душа обратилась к Христу после такого испытания, — изрек доктор Коттон с улыбкой и поклонился вслед сэру Генри, которого смотритель повел знакомиться с шестью другими гостями, приглашенными на завтрак в Ньюгейте.
Последний гость, Мэтью Логан, в представлении не нуждался, поскольку, как и сэр Генри, был городским олдерменом, а Ньюгейтская тюрьма находилась в управлении Суда олдерменов. Логан подхватил сэра Генри под руку и увлек к камину поговорить с глазу на глаз.
— Вы уверены, что хотите пробыть до конца? — заботливо осведомился Логан. — Вы чертовски бледны.
Сэр Генри, богатый и удачливый банкир, был красивый мужчина с прямой осанкой, умным и тонким лицом. Ему только что исполнилось пятьдесят лет. Но в эту минуту он выглядел старым, больным и осунувшимся.
— В предрассветные часы, Логан, я чувствую себя не лучшим образом, — объяснил он.
— Разумеется, но это зрелище не всякий вынесет, хотя, должен сказать, завтрак нас ждет отменный. По висельным дням у смотрителя подают почки под пряным соусом. Как поживает леди Форрест?
— Прекрасно, спасибо.
— А дочка?
— Элинор справится с неприятностями, можно не сомневаться. От несчастной любви еще никто не умирал. Будь на то моя воля, Логан, я бы позволил ей выйти за Сандмена, но Флоренс не желает и слышать.
— Матери, как правило, лучше понимают в таких делах, — легкомысленно обронил Логан, и тут приглушенный шум голосов затих: гости повернулись к зарешеченной двери, которая с резким скрежетом отворилась.
Тяжело ступая, вошел мужчина с плотно набитой кожаной сумкой. Дородный, краснолицый, в коричневых гетрах, черных штанах и черном же, застегнутом на все пуговицы сюртуке, из-под которого выпирал массивный живот. При виде знатных господ он почтительно снял потрепанную шляпу.
— Мистер Джеймс Боттинг, — шепнул Логан сэру Генри, — по прозвищу Проситель Джемми.
Боттинг бросил на стол кожаную сумку, открыл, извлек восемь мотков тонкой белой бечевки и выложил их рядком на столешнице. Потом вынул четыре белых хлопчатобумажных мешка шириной около тридцати сантиметров каждый и положил рядом с мотками. В заключение на свет появились четыре крепкие веревки, причем каждая с одного конца завершалась петлей, а с другого — «ушком». Разложив их на столе, Джеймс Боттинг отступил и сказал:
— Доброе утро, джентльмены.
— А, Боттинг! — произнес смотритель таким тоном, словно только что заметил его присутствие. — И вам доброго утра.
— Нынче оно в придачу и ясное, сэр. На небе ни облачка, сэр. На сегодня по-прежнему всего четверо, сэр?
— Да, всего четверо, Боттинг.
— Но собрали они изрядно народу, сэр, весьма изрядно.
— Вот и прекрасно, — рассеянно бросил смотритель и вернулся к прерванному разговору с одним из приглашенных.
Логан посмотрел на сэра Генри: