Вывих времени
Шрифт:
– Понятно, Ваша милость. Можно даже организовать несколько панических продаж старинной недвижимости. Сбить на неё цену, а потом по дешёвке скупить вместе с прилегающей территорией, расширяя Вашу персональную собственность. Надеюсь, я достаточно уловил мысль моего Великого Учителя?
– Всё, что относится к коммерции, ты воспринимаешь обычно быстро и точно. В настоящее время я владею одной десятой частью суши Элеи. Почему бы мне несколько не увеличить эту долю?
– Разумеется, Ваша милость. Чуть не забыл. Один маленький вопрос. Тут список из десяти персон-претендентов на вступление в круг бессмертных.
– Оставь до моего возвращения к активным делам.
– А если кто-то из них до этого срока не доживёт?
–
Секретарь с поклоном, словно бесшумная тень, трудно ассоциируемая с его грузной фигурой, исчез.
Крокут остался один, закрыл глаза и мысленно начал считать до ста, с каждым ударом сосредотачиваясь всё глубже и глубже на мистическом центре в глубине затылка. Его сознание, при этом, погружалось в ощущение тёмной, однообразной, сжатой в тугое, сверхмощное пятно силы, стиснутой в небольшом пространстве планетарного мира, но зато плещущей морем без берегов в пространстве другом. Это сила воли Крокута находилась одновременно в двух пространствах - телесном, концентрированно ограниченном, и психическом, ограниченном лишь рамками вместимости той высшей части всякого существа, где коренится само понимание.
Теперь Крокут сам превратился в это живое пятно, из которого вырывались тонкие, но удивительно мощные отростки-щупальцы, инстинктивно ища новое седалище для своего хозяина. Тот не заметил, как его почти безжизненное тело пересадили в кресло на колёсах и повезли по длинным тоннелям и переходам в тот древний, заветный Зал.
* * *
Пьер Горский уже десятый день находился в одной и той же комнате, очень похожей на больничную палату Земли какого-нибудь госпиталя для супераристократов. Теперешнее положение было довольно курьёзным. К его телу постоянно присоединяли какие-то приборы, связанные со сложными панелями, утыканными клавишами и соединенными с видеоэкранами. Приходящие в палату, либо явно не могли, либо отказывались его понимать. Конечно, имел место языковой барьер. Но почему бы не попытаться его преодолеть. Тем более, что нечто общее в языках угадывалось довольно рельефно.
Как он сюда попал? В эту палату? Этого он знать не мог. Тогда, он на неопределённое время потерял сознание, но всё бывшее с ним накануне он помнил с удивительной отчётливостью. Вот он летит в открытом космосе по направлению к Земле. И вдруг, то ли он начинает расширяться во все стороны одновременно и равномерно со скоростью взрыва, становясь невообразимо огромным, то ли Земля начинает уменьшаться до размеров горошины, оставаясь видимой и различимой. Но вот изображение Земли заколебалось и из вибрирующих контуров горошины стали веерами, одно за другим, образовываться мириады горошин, каждая из которых имела отчётливые очертания его родной планеты. Стоило Пьеру присмотреться к какой-то одной горошине повнимательнее, она тут же увеличивалась в размерах. На одну из горошин Пьер загляделся так пристально и долго, что она через некоторое время заняла всё поле его зрения и в этот момент он обнаружил себя падающим с высоты нескольких десятков километров на поверхность планеты. Земля? Очертания континентов были очень похожи, но замечались и различия. Континент, напоминающий очертаниями Африку, был явно меньшего размера. Зато рядом с аналогом Австралии находился ещё один континент примерно такого же размера.
Стремительность падения нарастала. Пьер закрыл глаза... и очнулся в этой палате.
В этот день в комнату вошли четверо, вкатив в нее большое кресло на колёсах. В отличие от всех других, занимавшихся Пьером и бывших всегда в белом, атлетические фигуры вошедших были затянуты в чёрное трико. Они подняли Пьера, усадили его в кресло, крепко пристегнули ремнями и выкатили из палаты.
Сначала его долго катили вдоль длинного, ничем не примечательного коридора без окон, потом свернули направо в похожий, но значительно более широкий и длинный коридор. Однако его конца не достигли, остановившись у очень широких дверей, которые тут же бесшумно разошлись в стороны и они оказались в большой белой кабине лифта. Двери задвинулись так же бесшумно. Ощущения движения не было никакого. Когда двери раздвинулись вновь, его выкатили в сумрачно освещенную, весьма внушительных размеров пещеру. Из неё открывались несколько тоннелей, довольно грубо вырубленных в скале. Пьера вкатили в один из них.
Освещение было тусклым. С неровного скалистого потолка на массивных цепях свисали фонари. Их красные стёкла, стиснутые в чёрный металлический каркас, заливали тоннель каким-то зловещим, кроваво-красным светом. Неровные, шероховатые стены и потолок контрастировали с идеально гладким полом. Скальная порода напоминала серый гранит с вкраплениями других горных пород. Через некоторое время они миновали овальную нишу, в которой был установлен скелет в наручниках. Над ним фосфоресцировала какая-то надпись. Потом ещё и ещё. Пьер насчитал около двухсот ниш и сбился со счёта. Тоннель, казалось, не имел конца. Наконец впереди показалось какое-то пятно, становившееся все более отчётливым. Это была не очень большая пещера, освещаемая матово-белым стеклянным шаром, свисавшим со скалистого потолка на массивной чёрной цепи. Они остановились перед двухстворчатой дубовой дверью. Над ней висел небольшой бронзовый колокол.
Один из сопровождавших тронул его. После странного, леденящего кровь перезвона, створки двери распахнулись и перед ними открылись едва различимые в полумраке гладкие ступени широкой лестницы, теряющейся в сероватых клубах ароматичного дыма, терпко ударившего в ноздри Пьера и вызвавшего лёгкое, сладковатое головокружение.
Восемь крепких рук подхватили кресло и начался спуск в кромешную тьму. Пьер стал мысленно считать. На цифре сто они остановились.
Несколько минут он сидел в полной темноте, вдыхая ароматный дым, с которым понемногу уже стал осваиваться. Голова больше не кружилась. Во всём теле ощущалась необычная лёгкость, почти невесомость.
Послышался удар гонга. За ним ещё шесть. Откуда-то с высоты вырвалась ослепительная полоса дневного света, сконцентрировавшаяся на полированном рубиновом шаре весьма внушительных размеров. Шар переливался особым, ни с чем не сравнимым светом. Всё окружающее пространство оставалось погружённым во мрак. Через несколько секунд шар раскрылся на две равные половины, из которых медленно поплыл наверх фосфоресцирующий череп. Полоса дневного света исчезла. Излучавшийся из плавно поднимающегося черепа свет постепенно, круг за кругом, вводил в поле зрения зал древнего храма, пока он не предстал целиком во всех своих титанических размерах.
Освещённое фосфорическим светом помещение представляло собой правильный формы круг, по стенам которого, на равном друг от друга расстоянии, восседали десять каменных статуй, каждая не менее нескольких десятков метров высотой. Пять мужских и пять женских фигур. Вместо человеческих лиц, их плечи венчали головы каких-то фантасмагорических животных. Все десять монстров были одноглазы и в глазных впадинах каждого из них - сверкали и искрились невероятного размера граненые кристаллы, рубины и бриллианты.
В середине храма находилось весьма сложной формы сооружение, напоминавшее беседку с колоннами и куполом. Его можно было бы даже назвать привлекательным, не будь оно выложено из человеческих черепов. Беседку окружало подземное озеро и к ней вело шесть мостов из слоновой кости.
Всё озеро окружали, плотно стоящие друг к другу, два ряда людей, лица которых скрывали капюшоны. Все из первого ряда были облачены в чёрное, из второго - в белое. Каждый черный капюшон был украшен изображением красного квадрата с фосфоресцирующей точкой в середине. На белых капюшонах были изображены два чёрных перекрещенных треугольника.