Выйти замуж за немецкого рыцаря
Шрифт:
Ирина не меньше меня была ошеломлена признанием мужа:
– Густав, что значит картины не твои? Ты же сам говорил, что с самого детства любовался этими картинами.
– Да, – не стал отрицать Густав. – Но все равно они достались мне не по праву. Они не принадлежат моей семье.
– Чьи же они тогда?
– Не знаю. Дед, мамин отец, привез их с войны в качестве трофея. Мне, конечно, за дедушку стыдно, но тогда многие так делали. По законам военного времени немецкие офицеры могли брать все, что им захочется. В Германию шли эшелоны, нагруженные художественными ценностями и антиквариатом. Мой дедушка
– Понятно. И много он вывез? – нахмурившись, спросил Виктор Николаевич. В его взгляде было столько злобы, что я испугалась, как бы он на волне патриотических чувств не стал выяснять отношения с Густавом.
– Нет, не очень, – бесхитростно ответил Густав. – Штук пять или шесть. Его потом перебросили на другой фронт, а там до него уже прошли.
– Подчистили, – с сарказмом добавил Сидоренко.
– Но мой дед никого не убивал, – уловив в голосе Виктора Николаевича враждебность, стал оправдываться Густав. – Время такое было. Ваши солдаты тоже Дрезденскую галерею почти всю вывезли. Дед рассказывал, что брал только бесхозные картины, иногда покупал их на рынке. Голод, что вы хотите? Многие горожане несли на рынок ценности. Он помогал людям выжить.
«Трудно поверить, что кто-то мог бросить картины Поленова, – подумала я. – Хотя всяко может быть. Человек мог выйти из дома, попасть под бомбежку и потом уже не вернуться. Люди могли эвакуироваться в спешке. Брали с собой только документы и то, что могли унести с собой: теплые вещи, продукты питания. До картин ли?»
– Густав, значит, дед не рассказывал, где взял картины?
– А я с ним не встречался. Он умер до моего рождения. Кстати, картины, которые украли, он подарил маме на свадьбу. Мы вообще долгое время не знали, кто их написал.
– Да? Как такое возможно? На полотне должна быть подпись художника.
– Она и есть. Но это я уже потом выучил русский язык. А до меня никто русский язык не знал, разве что дед, но ведь он умер. К тому же он при жизни никогда не хвастался картинами. Война закончилась не в пользу Германии, и распространяться о том, что у тебя висят украденные картины, было по меньшей мере неразумно.
– «Украл» – точно подмечено. Это хорошо, что вы это понимаете, – одобрительно кивнул Виктор Николаевич.
– И как же вы определили, что это картины Поленова? – поинтересовалась я.
– Это было лет пять или шесть назад. Во время перестройки дома я столкнулся с проблемой. Даже не проблемой, а так, недоразумением. Я захотел повесить в кабинете картины, но только дорогие, подлинники, не какие-то там копии-подделки. Уже подыскивал аукцион, на котором их купить, а потом наткнулся в кухне на картины, которые там висели с незапамятных времен. Что за картины? Откуда? Вроде бы дедушка привез их из России, а потом подарил маме. Но кто художник? Я привез в дом оценщика. Он покрутил носом. Не Рембрандт, не Рубенс и уж точно не Ван Гог. На Западе русскую живопись знают слабо. Пришлось искать более компетентного искусствоведа. В результате я выяснил, что
– Не поняла. Если там подлинники, то у нас что? – озадачила мужа Ирина.
– Поленов любил писать по нескольку вариантов своих картин. Иной раз трудно сказать, что перед вами: эскиз к картине или сама картина, – ответил жене Густав.
Мы с Алиной эту тему уже обсуждали, поэтому я кивнула в знак согласия.
– А потом я в Интернете поместил фотографии этих картин.
– Зачем?
– Мало ли. Может, кто-то знает историю моих картин. Меня интересовало все: когда они были написаны, приблизительная стоимость, – сказал Густав, немного смутившись.
– И вам ответили? Может, кто-то хотел их купить? Или заявлял на них свои права?
– Звонил один, по голосу представительный мужчина. Говорил на немецком языке, но с акцентом. Это было приблизительно полгода назад. Он хотел посмотреть на картины, но я их продавать не собирался, поэтому от встречи отказался. Вернее, не так. Я назначил ему встречу в ресторане, приехал, посмотрел на него издалека, но подходить не стал.
– Почему?
– Не понравился он мне. Скользкий такой тип, из тех, какие женщинам нравятся, – простодушно объяснил Густав. – Чем-то на Кларка Гейбла похож. Усики под носом, худой, среднего роста. Шейный платок вместо галстука. Этакий молодящийся франт. Не люблю таких, – мотнул он головой.
– Допустим, вы не захотели к нему подходить, но вы хоть узнали, как этого мужчину зовут?
– По телефону он представился Алексом Петроу, американцем, но, думаю, он такой же Петроу, как я, скажем, Иванов.
– Вы хотите сказать, что этот мужчина был русским?
– У него такой же акцент, как у моей Ирины. Кстати, еще поэтому я не захотел с ним встречаться. Подумал, что он станет на меня давить, просить продать картины, мол, русская живопись не для немцев.
– А он хотел картины у вас купить? – уточнила я. Еще минуту назад Густав сказал, что незнакомец лишь хотел на них посмотреть.
– А зачем на картины смотреть, если не покупать? – резонно заметил Сидоренко.
– Да-да, мне то же самое пришло в голову. Этот господин был очень настойчив, а я не люблю и не могу говорить категорическое «нет». Злюсь на себя, но ничего поделать не могу.
– Как же вы выкручиваетесь из положения? Ведь в жизни часто приходится говорить «нет», – поинтересовалась я. Мне тоже иногда приходится чувствовать себя неловко от того что человек не понимает вежливый отказ.
– А заношу этого человека в «черный» список телефона.
– Следовательно, в памяти вашего телефона есть номер этого господина? – обрадованно спросила я. Не факт, конечно, что этот Алекс Петроу причастен к ограблению, но проверить его не мешает.
Густав достал телефон. Покопавшись в меню, он мне стал диктовать номер.
– Только тебе придется позвонить самому, – сказала я, внеся номер Петроу в память своего телефона.
– Я? – удивился Густав. – Зачем мне звонить этому типу?
– Густав, я не могу с ним разговаривать хотя бы потому, что не владею в совершенстве немецким. К тому же то, что этот тип русский, всего лишь твое предположение. Так?