Выздоровление
Шрифт:
Погода вроде устанавливалась, к вечеру можно было попробовать и сеялки пустить, а тут Чилигина надрали с каким-то срочным этим… сходом граждан. Мы, конечно, граждане, и любопытно знать, что за сходка, но нельзя же так — мало разве дел на бригаде? Софронычу он вроде пояснил, что народного судью надо поддержать, мероприятие важное, и, попрятав инструмент, тронулись мы. Тележку к гусеничному «алтайцу» прицепили и отправились за шесть километров в Лопуховку. За час, думали, доберемся, а только на шихан поднялись, Коля Дядин скорость перебросил, и, чихнув, замолчал трактор.
— Палласа бы сюда, — сказал Володя Смирнов.
— Ага, а на палас литровочку, и пропади тогда и Чилигин, и посевная, — подхватил Микуля, но, оказывается, невпопад; оказалось, что Володя академика имел в виду, что вроде бы только ему под силу описать кругообзор этот.
А ничего себе кругообзор. Мамаев угол видать, который не иначе, как Витухин пахал по осени; напахал он там… И глядели мы в основном в сторону богодаровских развалюх, среди которых новостройкой возвышался клуб с крыльцом о двух колоннах. Строение крепкое: стены, как в коровнике, слиты из бетона — дело рук одной из первых грачиных бригад в нашей местности, — крыша под железом, и полы хорошо сохранились. Там мы будем теперь жить считай что до осени. Там наш бригадный стан, самый дальний в колхозе после разделения. Софронычу, видать, как инициатору и всучили. Хотел бригадирствовать? Пожалуйста, мол… Но мы не против — обживемся; только вот чумная весна эта…
А может быть, Володя имел в виду ковыльный пологий склон, обрезанный оврагом? Если академик этот Паласов и правда бывал у нас раньше, то, пожалуй, ковыли вспомнил бы, только они и остались не тронутыми плугом во всей десятиверстной округе, а может быть, и дальше. Или богодаровский лесок, затуманенный, еще и не оперившийся… За леском, между прочим, еще один поселочек был, Удельным его называли. Переехал Удельный в Волостновку, Богодаровка — в Лопуховку, а жители их — по белому свету, по свежему снегу…
— Иван Михалыч, — сказал Петя Гавриков, — а скажи, хорошо было в Богодаровке жить!
— Это не по адресу, — усмехнулся Иван Михайлович. — Это ты у Карпеича спрашивай, он там до последнего существовал.
— А ты?
— А я лопуховский, — засмеялся Иван Михайлович. — Вы че ж, думаете, раз пожилой, значит, богодаровский? Чудаки…
— Молодых богодаровских нету, — пробормотал Петя.
И это верно. Даже тому, кто в Лопуховке осел молодым, давно за сорок.
— А места тут… хорошие были места, — серьезно сказал Иван Михайлович. — Сколько лесу… Думаете, богодаровский один тут маячил? Куда-а! Мы пацанами были, когда всю урему, километров на двадцать вдоль по Говорухе, на пенек посадили. Жутко было глядеть. А поднялся только чернотал кое-где, да ветляк на старице…
— Че ж тут советской власти, что ли, не было?
— Война была, — помолчав, ответил Иван Михайлович.
— У вас как чуть что, так сразу: война, — начал было Микуля, но Иван Михалыч осадил его одним только взглядом.
— Не одна война, конечно, виновата, — сказал все же Иван Михайлович. — Целину лопуховскую потом
— Где говорили, там и пахал…
— Вот мы и делали всю жизнь, что говорили, — Иван Михайлович отмахнулся от какой-то своей думки, как от назойливой мухи.
— А как пасут у нас, — вставил учетчик. — Скотобой сплошной, ток, а когда-то трава была конному по грудь… Суданку, люцерну собираемся на поливных сеять, а раньше тут, может быть, чий рос трехметровый!
— Ага, и академик за сайгаками гонялся, — напомнил Микуля, стараясь не глядеть на Ивана Михайловича.
— Да он тут тарпанов видел, — обиделся Володя.
— Тарпаны, тарбаганы, — проворчал Павлик Гавриков. — Пошли глянем, че там с двигуном.
К нему присоединились братан Петя с Микулей, а мы еще постояли на урезе шихана. Далеко было бы видно, если бы не дымка, мешавшая и солнышку сушить пашню, мостить дороги.
— Я тогда говорил ведь: подрастут наши пацанята, оглядятся и не поверят нам, что может на лопуховских землях что-то другое быть, побогаче, позеленей… природа, одним словом…
Откуда тогда на нас этот разговор налетел? До того ли? Софроныч говорит, здоровому коллективу до всего дело есть, но ему положено, как бригадиру, время от времени и туману напускать.
Потом все обступили трактор.
— Щас, щас, щас, — частил Коля Дядин, перехватывая из руки в руку ключики. — Патрубок на топливном…
Софроныч молча смотрел за ним, молчали и мы. Коля торопился, ронял ключики за гусеницу.
— А куда мы торопимся? — спросил Петя Гавриков.
Действительно…
— Нельзя, мужики, обещали быть, — сказал бригадир. — У Чилигина расчет на нас.
— Да пошел он со своим расчетом! — загалдела в основном молодежь.
— Ему для галочки, а ты тут…
— Пастухов и без нас выберут.
— Че их выбирать? Давно известные: Цыганков и Лукошкин Петя.
— А кто-нибудь знает судью-то этого?
— А ты не знаешь! Черномырдин — он всегда судьей был. Мордасовский…
— Пусть его мордасовские и выбирают. Мы-то при чем? Был он у нас?
— Да был зимой на свиноферме, — сказал Софроныч. — Лекцию читал.
— Вот пускай его свинари и поддерживают!
— Морковиху пусть позовут да эту… Аксютку!
— О! Аксютке он сотняжку припаял, эта его до смерти не забудет!
— А как Федю с бабой разводил!..
Короче, знакомцев у Черномырдина набиралось и в Лопуховке порядочно, но, пока оживляли трактор, склонились все же ехать назад, на стан — готовиться к севу.
— Непорядок, мужики, — осаживал нас бригадир, но потом, глянув на часы, и сам махнул рукой.
А поломку нашел Микуля. Живо оттер Колю в сторонку, повозился минут десять, и после этого трактор завелся.
— Я же говорил: патрубок! — обрадовался Коля.
— Говорил ты! Это тебе не охотников на привале перерисовывать, — Микуля стукнул Коле по козырьку и утопил его в видавшей виды фуражке. — Рули теперь в Богодаровку.