Выживший: роман о мести
Шрифт:
Доминик, обхватив брата, пытался поддерживать его голову над водой – по виду Ла Вьержа Гласс даже не понял, жив тот или нет. Ошалевший от горя, Доминик в исступлении вопил что-то на французском.
– Плыви! – крикнул Гласс. Выпустив одну винтовку из рук, он схватил Доминика за ворот и толкнул на глубину. Течение, подхватив всех троих, понесло их вниз по реке, пули сыпались дождем – арикара выстроились уже у самого берега.
Гласс как мог удерживал одной рукой Ла Вьержа, другой – оставшуюся винтовку, а ногами молотил по воде, силясь остаться на плаву. Все трое вскоре добрались до края заводи. Голова Ла Вьержа болталась под водой; Доминик принялся было что-то кричать, однако ему в лицо плеснуло волной с быстрины, та же волна чуть не выбила винтовку из руки Гласса. Доминик свернул было к берегу, и Гласс заорал:
– Рано! Дальше по течению!
Доминик, не слушая, уже встал ногами на дно – глубина оказалась по грудь, – и пошел вброд на мелководье. Гласс оглянулся. Каменная насыпь была не такой уж легкой преградой, под ней возвышался крутой высокий берег, однако индейцы наверняка обойдут их за считаные минуты.
– Мы слишком близко! – крикнул Гласс, Доминик по-прежнему его не слушал. Хью отказался от соблазнительной мысли плыть дальше в одиночку и вцепился в Ла Вьержа, помогая вытащить его на берег и уложить на спину. Тот открыл глаза, тут же закашлялся, ртом хлынула кровь. Гласс, перевернув его на бок, поглядел на рану.
Пуля вошла под левую лопатку и наверняка попала в сердце: Доминик, хоть и молчал, тоже это понял. Гласс проверил винтовку – порох отсырел, стрелять не выйдет. Пистолет вывалился из-за пояса где-то по пути, остался лишь топор. Гласс выжидательно посмотрел на Доминика.
Ла Вьерж шевельнулся, губы тронула слабая улыбка, он что-то пытался сказать. Доминик, взяв его за руку, склонился к брату. Тот едва слышным шепотом выводил песенку.
Tu es mon compagnon de voyage…Доминик узнал слова. Горьким, самым безрадостным тоном Ла Вьерж выводил старую развеселую песню. Доминику на глаза навернулись слезы, он тихо запел вместе с братом:
Tu es mon compagnon de voyageJe veux mourir dans mon canotSur le tombeau, pr`es du rivage,Vous renverserez mon canot.Ты мой спутник в странствиях,Я хочу умереть в своем каноэ,Над могилой рядом с каньономПереверните мое каноэ.Гласс оглянулся – в семидесяти ярдах выше по течению появились двое арикара. Наставив винтовки на жертв, они что-то закричали.
Гласс тронул Доминика за плечо, тут же грянули два винтовочных выстрела, пули ударились в берег.
– Доминик, нам нельзя оставаться.
– Я его не брошу.
– Значит, надо втроем уходить по реке.
– Нет. – Доминик резко мотнул головой. – С ним не доплывем.
Гласс вновь обернулся: на каменную насыпь лезли новые индейцы. Времени не было.
– Доминик! Если останемся, все погибнем!
Затрещали выстрелы.
Доминик молчал, лишь гладил ладонью посеревшее лицо брата. Луи умиротворенно смотрел куда-то вперед, в глазах таяли слабые отсветы.
– Я его не брошу.
Еще выстрелы.
Свист, удар – пуля угодила Доминику в плечо. Он вспомнил жуткие рассказы об индейских издевательствах над трупами и взглянул на брата.
– Резать нас на куски? Ну уж нет.
Подхватив брата под руки, он потащил его к реке. Очередная пуля ударила ему в спину.
– Не горюй, братишка, – прошептал он, ныряя в мягкие объятия речных волн. – Отсюда путь – только по течению.
Глава 18
6 декабря 1823 года
Гласс, раздетый догола, жался как можно ближе к костру. Держа руки над огнем, он пытался набрать ладонями побольше тепла – и прижимал горячие ладони к плечам или бедрам. Согреть получалось лишь кожу, и то ненадолго: ледяная вода Миссури успела выстудить тело основательно.
Одежда висела вокруг костра на прутьях, воткнутых в землю. Штаны из оленьей кожи, пропитанные водой, обещали высохнуть не скоро, зато хлопковая рубаха была почти сухой.
От места нападения Гласс успел проплыть почти милю. Пробираясь кроличьей тропой в заросли ежевики, он надеялся, что более крупный зверь сюда не полезет. Здесь, среди спутанных ив и нанесенных рекой бревен, он принялся мрачно подсчитывать раны и убытки.
По сравнению с прошлым разом он оказался почти богачом. Несколько синяков и ссадин от сражения на берегу и бегства по реке, на руке след от пули, содравшей кожу. Старые раны хоть и ныли от холода, но болели не больше прежнего. Значит, нападение арикара он пережил благополучно – разве что оставался ощутимый риск замерзнуть до смерти. Перед глазами временами мелькали Доминик и Ла Вьерж, лежащие вместе на берегу, – Гласс, как мог, гнал эту картину из памяти.
Из вещей главной потерей был пистолет. Намокшую винтовку оставалось только высушить. Нож сохранился, сумка с огнивом тоже. Уцелел и топор – им-то Хью и стругал щепки на растопку. В надежде, что порох не отсырел, Гласс открыл рог, вытряхнул несколько порошинок на землю и поджег – порох вспыхнул, распространяя вокруг запах тухлых яиц.
Большая сумка осталась в прежнем лагере – в ней запасная рубаха, одеяло и рукавицы, там же нарисованная от руки карта с притоками верхней Миссури и ориентирами местности (впрочем, карту было не жаль: Хью все равно знал ее наизусть). По сравнению с прошлым разом Гласс чувствовал себя относительно сносно экипированным.
Он накинул на себя хлопковую рубашку – хоть и влажная, она все-таки защищала от холода больное плечо. Костер он поддерживал целый день: рискуя тем, что дым его выдаст, он все же предпочел тепло. Пытаясь отвлечься от мыслей о холоде, он взялся сушить, чистить и смазывать винтовку (баночка жира сохранилась в сумке). К ночи и одежда, и винтовка были готовы.
Гласс прикинул было, не передвигаться ли только по ночам: поблизости рыскали те же арикара, что напали на лагерь, и сидеть на месте, пусть и в безопасных зарослях, ему не хотелось. Однако брести в безлунные ночи по обрывистому берегу Миссури тоже было опасно. Приходилось ждать утра.