Выживший. Чистилище
Шрифт:
Ну а у меня все получилось как в учебном фильме: кроссовки даже без шнурков держались на ногах неплохо. И лежавший на полу в отключке уголовник - прекрасное тому подтверждение.
– А теперь ты, Костыль, - с улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего, сказал я, делая шаг в сторону главаря.
– Не подходи, сука, порешу!
Костыль выставил перед собой заточку, делая выпады в мою сторону, впрочем, на безопасном пока для себя расстоянии. Я сделал еще шаг, еще... Противник отступал, пока не уперся спиной в находившийся под оконцем столик с парой табуреток,
– Твоя взяла, - выдавил из себя Костыль, глядя на меня исподлобья.
Я подобрал с пола заточку, провел по заточенному краю ногтем. Острая, такой легко можно горло перерезать. Себе, что ли, оставить... А если обыск? На фига мне такие проблемы? Поэтому просто зашвырнул ногой заточку под дальнюю отсюда шконку. А вот ножку я велел Костылю присобачить на место, чтобы порядочным людям было комфортно сидеть. Уголовник проглотил и это оскорбление, тем более что его подручные все еще приходили в себя. Те двое очухаются, а третьему, со сломанной ключицей, прямая дорога в 'больничку'. Блин, может легко меня сдать, пусть даже это и потянет на стукачество, что наверняка не добавляет баллов в блатной среде. Но теперь уж что об этом думать: что сделано - то сделано.
– У твоего подельника перелом ключицы, пусть ему окажут первую помощь, - сказал я Костылю.
Ожегши меня взглядом, тот принялся барабанить в железную дверь. Через несколько секунд открылся 'глазок'.
– Че за дела?
– Корешу моему плохо. С верхней шконки упал, ключицу сломал. В 'больничку' ему надо.
'Глазок' закрылся, а через несколько минут в двери провернулся ключ, и в камеру вошли два надзирателя в разных званиях, в которых я пока практически не разбирался.
– Этот что ли?
– Он, - кивнул Костыль.
– Слышь, идти можешь?
– Могу, - сквозь зубы ответил бедняга, держась за плечо.
– Тогда вперед.
Дверь захлопнулась, и жизнь камеры вернулась в обычное русло.
– А вы молодцом себя проявили. Я и сам люблю побороться, изучал самбо, но такую манеру боя вижу впервые.
Ага, давешний комбриг нарисовался. Смотрит с симпатией, видно, местный авторитет всем успел порядком надоесть.
– Комбриг Феликс Осипович Кржижановский, начальник пехотного училища.
Представляясь, комбриг даже чуть щелкнул каблуками, после чего протянул мне руку. Рукопожатие было крепким, видно, и впрямь борьбой увлекается.
– Ну а я уже представлялся. Правда, не вам, а этому, - кивнул я на затихарившегося уголовника.
– Но мы все прекрасно слышали, что вы Ефим Сорокин, инструктор РККА по рукопашному бою, - улыбнулся Кржижановский.
– Давайте присядем, что ли... Эй, товарищ, подвиньтесь чуток... А в каком звании, если не секрет, под чьим командованием?
Этак он меня сейчас втянет в расспросы, так что я сам запутаюсь. Не зная местных реалий, довольно легко попасть впросак.
– Не спрашивайте, военная тайна, - понизив для солидности голос, сказал я.
– Служба в секретном подразделении не предполагает широкой огласки.
– Понял, - так же тихо ответил комбриг и перешел на другую тему.
– Вас били?
– Было дело. Не то что бы сильно, но завтра обещали продолжить.
– А меня еще нет, но угрожали, требовали написать донос на самого себя, что я якобы являюсь врагом народа и провожу на своей должности вредительскую деятельность. Какая чушь! Мне бы только до товарища Сталина добраться, уж он бы разобрался.
– И как вы собираетесь добираться?
– Моя супруга должна была позвонить товарищу Молотову. Может быть, даже и он сможет решить мой вопрос, разобраться с этой глупой ситуацией.
– Почему же глупой? Тысячи командиров и сотни тысяч простых, так же ни в чем неповинных людей были уже расстреляны или оказались в лагерях. Хотите сказать, что это была ошибка, что советское руководство ошибается?
Комбриг отстранился от меня, в его взгляде появилась настороженность.
– А откуда вы взяли эти цифры?
Вот блин, народ-то тут, похоже, и не в курсах.
– Методом простого подсчета, используя арифметическую прогрессию. Где-то знакомого арестовали, где-то в газете напечатали, по радио сказали... Вот и прикидываешь, сколько могло бы набежать в общей сложности. И цифры получатся серьезные, поневоле задумаешься, не по ошибке ли людей под одну гребенку метут?
– Советское руководство не может ошибаться, - покачал головой комбриг.
– Только виновные несут заслуженное наказание.
– То есть вы считаете себя виновным? Нет? Но ведь ошибки быть не может, сами же только что об этом сказали.
– Ну... Может быть, за редким исключением.
– Поверьте, каждый оказавшийся на вашем месте считает, что именно с ним ошиблись, и что правда восторжествует. Только когда их ведут по расстрельному коридору, они начинают понимать, что дело пахнет керосином. Да только уже все, поздно пить 'Боржоми', если почки отвалились. Так что оставь надежду, всяк сюда входящий, - процитировал я фразу из Данте, которая позже приглянется руководству какого-то фашистского концлагеря.
– Кстати, как часто у вас тут кормят? А то с утра не емши, кишка кишку грызет.
– Ужин уже был, теперь только утром, - пробормотал взгрустнувший после моей отповеди комбриг.
– Но ведь есть же случаи, когда ошибка выяснялась, и человеку возвращали свободу, звание...
– Один на тысячу? Может быть, и есть, если заступается кто-то из больших начальников. Так что будем лелеять наш шансик на заступничество. А по-хорошему все эти репрессии - государственная доктрина. Трудно понять, чего добиваются Сталин и... и Ежов.
Насчет фамилии нынешнего наркома внутренних дел я мог и заблуждаться, все-таки Ягода, Ежов и Берия как-то шустро меняли друг друга, и даты их пребывания во главе наводящей на простых граждан ужас организации стерлись в моей памяти. Но, к счастью, с фамилией Ежова я, кажется, угадал, потому что моя фраза не вызвала у собеседника удивления и тем паче подозрения.