Вызов (дилогия)
Шрифт:
Дети облепили её со всех сторон, как котята кошку. Стоя на пороге спальни, я потерял счёт времени, наблюдая за ними, но не мог заставить себя уйти. В моём представлении они принадлежали мне — эта женщина и дети, и неожиданно для себя я понял, что отдал бы всё на свете, чтобы так оно и было. Я бы разбудил Лив поцелуем. Она бы улыбнулась сквозь сон и неосознанно ко мне потянулась. Я бы вытащил её из детского клубка и унёс ещё спящую к себе, и она бы не отодвинулась, не испугалась, потому что никого другого не ждала. Я положил бы её на кровать и любил так, как любил на протяжении всей жизни, потому что знал о ней всё: она больше не была незнакомкой, она была моей жизнью. Моей Лив.
Осознание
Будто откликнувшись, Лив неожиданно открыла глаза и первым делом повернулась к Лиззи. Она потрогала её лоб, после чего повернулась к одному из мальчиков и осторожно переложила его голову на подушку.
— Ш-шш, малыш. Спи. Всё хорошо.
Нежный голос и полусонная улыбка, обращённая к ребёнку, — не думал, что когда-нибудь эти вещи могут вызвать что-то кроме умиления. Но я действительно испытывал злость, потому что эта женщина, с материнской заботой ласкающая чужих детей, не была моей. И никогда ею не станет. Она из другого мира: где есть семейные завтраки, где отдых планируют заранее, привязывая его к детским каникулам. Где, будучи женатыми, на второй медовый месяц выбираются спустя много лет после свадьбы.
Что я знал об этой жизни? Только то, что помнил по своему детству.
Мы всегда ощущали любовь и внимание родителей. Мама постоянно повторяла, что я, Саймон и Фиби — главные люди в их с отцом жизни. Но в её словах нужды не было — мы жили с ощущением важности и поддержки. Чувство дома всегда жило в наших сердцах и по жизни мы шли с высоко поднятой головой. Глядя на Лив и детей, я испытал знакомое чувство дома. Но понимание, что я не имею на него права, как не имею права на эту женщину, болью отозвалось в сердце. Я дёрнулся — как от удара.
Этим движением я выдал своё присутствие. Лив резко села в кровати и повернулась в мою сторону. Конечно, она испугалась. Это было разумно. Но после того, как испуг прошёл, то, что я увидел в её взгляде, окончательно меня добило. Она смотрела на меня с тревогой и сочувствием. Лив — чёрт побери! — меня жалела. Она видела мою душу, видела, о чём я думаю. Видела, что происходит внутри меня. Именно от этого полного сострадания взгляда я и сбежал.
Позже я выставил себя идиотом, в традициях средней школы насмехаясь над её неловкостью и даже заставив Лив обнажиться. Она с честью прошла через это испытание, а я получил очередную порцию мучительных воспоминаний.
Сливочные холмики мягких грудей, бледно-розовые горошины сосков, узкая талия — всё в ней меня волновало. Между нами пробегали электрические разряды, и, дьявол, чего мне стоило сохранять спокойствие, когда Лив стояла так близко! Я хотел попробовать её, не только губы, но и кожу, волосы, соски. Хотел сорвать эти облегающие коротенькие шорты, раздвинуть ноги и впиться губами в ту часть тела, что скрыта под ними. Уверен, её вкус мне бы понравился.
Взяв рубашку из моих рук, Лив отвернулась, подарив мне возможность сохранить хоть каплю достоинства и уйти. Что я и сделал.
За завтраком я безотрывно смотрел на неё. Я узнавал Лив по тому, как она общалась с детьми, как смеялась; как серьёзно рассказывала Лиззи историю про волшебный бульон, заставив её отвлечься от блинчиков. Снова возникло чувство раздвоенности: словно то, что происходит сейчас, — подсмотренная картинка из параллельной реальности. В ней это был наш обычный завтрак. В ней я мог каждый день наслаждаться улыбками своей Лив, её умением готовить чудо-бульон, её голосом, телом.
Я хотел эту женщину для себя. До этого момента ничего в своей жизни я не желал так страстно. И дело уже не в сексе. Дело — в ощущении
Мне не верилось, что Лив может так просто уйти. Я не был к этому готов и, лишь когда хлопнула входная дверь, кинулся за ней.
Она бежала по дорожке к воротам, где её ждало такси.
— Обернись, — твердил я, стоя на крыльце под проливным дождём. — Пожалуйста, обернись. Если ты чувствуешь то же, что и я, посмотри на меня.
Но она не обернулась.
Это был самый странный день в моей жизни. Потерянный день.
После ухода Лив я не находил себе места, ни на чём не мог сосредоточиться. Я рвался к ней, но тут же находил сотни причин этого не делать. Мне необходимо было выкинуть её из головы, но все попытки оказались тщетны. Я везде и во всём видел её. Я до сих пор чувствовал её запах. Я не представлял, что со всем этим делать. Впервые я был в смятении из-за женщины. Мне не удавалось отделаться от мысли, что я знаю в ней всё. Я чувствовал Лив, пропускал через себя каждую её эмоцию. Она была для меня открытой книгой, и в то же время я понимал, что не продвинулся дальше титульного листа. У меня не осталось ни единого шанса это исправить. Более того, какая-то часть меня понимала, что так будет лучше.
Каким-то непостижимым образом Лив изменила меня. За несколько дней из здравого человека я превратился в сталкера, преследующего замужнюю женщину. Это был не я. Не мог быть я. Что со мной происходит? Почему именно она? В какой момент это стало нечто большим, чем просто желанием? Почему я не мог забыть о ней? Почему не мог, как она выразилась, поставить эту чёртову зарубку? Почему её уход выбил из моих лёгких весь воздух?
Я был в ярости.
К концу дня я ненавидел Оливию Вуд.
Я ненавидел её за то, что должен был выдумывать для детей убедительную причину её поспешного отъезда. Ненавидел, когда Лиззи снова попросила этот дурацкий бульон. Ненавидел, когда мальчишки без капризов и с явным удовольствием съели всё, что она приготовила. Ненавидел, когда слушал рассказ Адама, как Лив выгнала няню и как разрешила им перед сном не чистить зубы. Он был в восхищении от того, что она разбиралась в игрушках и мультфильмах. Я завидовал восьмилетнему сыну своих друзей потому, что он провёл с ней больше времени, чем я, и знал её с той стороны, с которой никогда не доведётся узнать мне.
— Я бы хотел с ней дружить, — сказал Адам.
Я бы тоже, парень. Я бы тоже.
Я оставил детей в компании скачущих по экрану железных монстров, а сам отправился в спальню брата. В ярости я метался по комнате, где ещё отчётливо ощущалось её присутствие.
— Что ты сделала со мной?
Это было сродни мазохизму, но то и дело я останавливался перед расправленной кроватью, закрывал глаза и снова видел темноволосую женщину, спящую в окружении детей.
Наверное, я провёл бы весь вечер, терзая себя, но от этой участи меня спасла моя мать.
Однажды наступит момент, когда я буду готов многое отдать за то, чтобы в тот день аэропорт так и не открыли. Но позже именно мама станет последним звеном в цепочке событий, которые привели меня к моей Лив. По иронии судьбы, первый шаг к этому был сделан в тот день, когда она от меня ушла.
Услышав, как подъехала машина, я решил, что вернулись горе-сёрферы.
— Сюрприз! Не ждали?
— Мама? Что ты здесь делаешь?
— Если бы ты знал, какой это был кошмар! — воскликнула она. — Пять часов в переполненном аэропорту!