Вызов (дилогия)
Шрифт:
— Может, нам лучше…
— Нет. Поезжайте.
Доктор обрушил на меня торнадо информации, которую я воспринял как обвинение. Я не досмотрел. Я позволил этому произойти. Из-за меня моя любимая сейчас страдает.
— Я хочу видеть свою жену, — рычал я на каждое его предложение.
— Сейчас она спит, и я хотел бы продержать её в этом состоянии как можно дольше.
— Я хочу видеть свою жену!
— Мистер Митчелл, — в голосе мужчины появились сочувствующие нотки. — Всё могло быть намного хуже, если бы ваша жена не была пристёгнута. Травмы не очень
Какая-то далёкая от сиюминутного состояния часть мозга уцепилась за сказанное слово и через мгновение взорвалась в голове, начисто вымарав оттуда всё, что держало меня на поверхности этого хаоса.
— Вы-выкидыша? — переспросил я.
Врач несколько секунд внимательно изучал моё лицо, а затем недоверчиво покачал головой.
— Мистер Митчелл, вы знали, что ваша жена беременна?
В который раз за несколько последних часов мой мир перевернулся.
— Беременность около восьми недель. Мне необходимо знать, что предпринять в случае возникновения угрозы жизни матери и плода.
Долго и счастливо. Глава 48
Soundtrack — When It Don't Come Easy by Patty Griffin
— Солёный попкорн и пиво.
— Начос с соусом сальса. Попкорн и пиво — это банально. Да и невкусно! Самый лучший попкорн ты получаешь только дома: в том, что продают в кинотеатрах, никогда не хватает масла и соли.
— Возьми с собой бутылочку масла и солонку.
— Чтобы меня на выходе из кинотеатра ждали психиатры? Чипсы и соус — мой выбор.
— Соус капает на рубашку, и ты звереешь!
— Я зверею?
— Да, ты звереешь! Ты звереешь от каждого чёртова пятна, поставленного без твоей санкции.
— Ну, если докажешь, что это сальса из кинотеатра…
— А как я, по-твоему, смогу это сделать?
— Билет покажи.
— Ливи, ну как ты себе это представляешь: я прихожу домой с пятном на рубашке, и в оправдание предъявляю билет.
— Да уж. Чистый сюр. — Я кивнула и хорошенечко оттолкнулась ногами от земли.
Это колесо от старого грузовика папа повесил, когда мне исполнилось тринадцать. Когда в то лето я приехала в Лонгвью на каникулы, во дворе меня ждали очаровательные по своей простоте качели: папа крепко-накрепко привязал колесо канатом к ветви большой сосны, растущей на дальнем конце двора. Да, это были не супермодные качели из ярко раскрашенного пластика с разноцветными канатами: таких качелей было много во дворах моих подружек из Далласа. Старая покрышка от грузовика и тёмно-серый канат — техасские девочки побрезговали бы на него даже смотреть. Я же до тошноты раскручивалась на колесе, зажав истёртую резину покрышки тощими ногами.
Канат порвался в то лето, когда я вернулась жить к папе. Лопнул под моим весом, и я кулем свалилась на землю. Сколько лет назад это было?
Сейчас я снова сидела на своей качели. Майкл расположился рядом, прислонившись спиной к узловатому стволу старой сосны, и лениво перекатывал во рту сухой стебелёк. Мы, как всегда, спорили.
— В кино надо есть попкорн, не упрямься, Ливи!
— Я не упрямлюсь. Чипсы вкуснее.
— О’кей.
— Согласна. Только не пакет чипсов, а россыпью.
— Ладно, — засмеялся Майк. — Не забудь о наценке.
— Да пошёл ты, — ласково проговорила я и снова принялась раскачиваться, подставляя лицо солнечным лучам, пробивающимся сквозь пушистые сосновые ветки.
Редкое для Лонгвью солнце. Редкий тёплый день. На мне белая папина тенниска, довольно широкая, узлом завязанная на талии. Волосы распущены, на ногах — любимые шорты и тёмно-синие "конверсы". Очки я предусмотрительно не надела, чтобы немного позагорать, отчего при взгляде на Майка всё время приходилось щуриться.
И как он не умирает в кожаной куртке в такую жару. Я еле сдерживалась, чтобы не попросить его принести мне ведро холодной воды и вылить на голову. Пекло, сущее пекло. А этот олух в кожаной куртке, тёмных джинсах и вусмерть раздолбанных "мартинсах", которые, по-моему, ещё Марти носил.
— Тебе не жарко? — презрительно начинаю я.
— Неа.
— Может, хоть куртку снимешь?
Майк мотает головой.
— Под ней ты, небось, воняешь как скунс, вот и не снимаешь.
Майк смотрит на меня мрачно.
— Ты когда-нибудь чувствовала, чтобы я вонял?
Я морщусь, хотя вынуждена согласиться: от Майка всегда приятно пахло.
— Неа.
— Вот и молчи тогда.
Он сидит под деревом, играя во рту сухой травинкой, а я всё раскачиваюсь на своей старой качели, которой нет уже больше пятнадцати лет.
— Мне не хватает наших споров.
— И мне, Майки.
Солнце пробивается сквозь сосновые ветки и падает на его лицо. Мальчишеское, юное, именно такое, каким я любила его вспоминать. Его волосы ещё не острижены. Гладкие, они собраны в низкий хвост, и на макушке, там, где попадает солнце, отливают синевой.
— По-моему, это были не споры. Мы просто любили друг друга подначивать.
— Угу, — согласно кивает он. — Когда ты злилась, у тебя так подрагивали губы, будто ты вот-вот расплачешься. Меня это чертовски пугало, если честно.
— Да я еле сдерживалась, чтобы не засмеяться! Больше двухсот фунтов мускулов, громадный рост, а взгляд — как у провинившегося детсадовца. Конфликт формы и содержания.
— Фига себе конфликт! — Майк выплюнул соломинку и сел ровнее. — Я чуть в штаны не делал, когда ты начинала злиться. Всё думал, что допеку тебя когда-нибудь, и ты меня бросишь меня.
— Я бы никогда не бросила тебя, Майки.
— Знаю, капелька.
Я продолжала раскачиваться, подставляя лицо солнцу. Так хорошо, так спокойно. Это место будто окружено светлой аурой, не пропускающей ни единого раздражающего звука или образа. Покой. Абсолютный покой.
— Майк, я всё хотела спросить тебя…
— Ну.
— Зачем тебя понесло в Ванкувер? Неужели, ближе подарка не нашлось?
На его смуглом лице расползлась широченная улыбка.
— Неа, не нашлось.