Шрифт:
Глава первая
Не делай поспешных выводов. Это первая заповедь, которую вбиваешь себе в голову, решив стать детективом. Хотя, надо признаться, эту же истину первой и забываешь. Разумеется, восемь лет работы в Луисвильском отделе убийств немало способствовали развитию у меня склероза. Все эти годы я раз за разом убеждался, что в подавляющем большинстве случаев тип, которого ты подозреваешь с самого начала и который талдычит с невинным видом: «Верно, у нас случались маленькие размолвки, но это вовсе не значит, что я ее убил», и впрямь оказывался убийцей. В девяноста девяти случаях из ста.
В
Лизбет позвонила мне во вторник вечером, явно находясь под впечатлением образа Катарины, главной героини небезызвестной пьески «Укрощение строптивой». Если в средней школе Пиджин-Форка решат поставить этот шедевр Шекспира, им следует пригласить в качестве консультанта Лизбет Вандеверт.
– Это Хаскелл Блевинс? – проворковал в трубке женский голос. – Частный детектив?
Конечно же, по своей глупости я вообразил, будто мне звонит добросовестный потенциальный клиент. Коих, надо сказать, я не так уж часто видел с того дня, как поселился в тихом, мирном Пиджин-Форке, штат Кентукки.
Поскольку население Пиджин-Форка составляет всего 1511 человек, то совершенно непонятно, с какой стати я решил, будто в мое детективное агентство выстроится очередь желающих выяснить правду о всяких-разных злодеяниях. Но если уж быть откровенным до конца, признаюсь: повесив одиннадцать месяцев назад вывеску «Хаскелл Блевинс. Частный детектив», я был уверен, что большая часть населения Пиджин-Форка – законченные преступники, которых следует поскорее вывести на чистую воду. Увы, мои надежды до сих пор не слишком оправдывались.
Когда позвонила Лизбет, я уже вернулся из своей конторы, так как делать там все равно было нечего, и любовно жарил на ужин свиные отбивные. Тем не менее я ответил сдержанно и с достоинством, как и полагается истинному профессионалу.
– Да, это Хаскелл Блевинс. Чем могу быть вам полезен?
В том смысле, какие у вас неприятности, дорогуша?
– Я сейчас скажу, чем вы можете мне быть полезны! – рявкнула Лизбет, мигом избавившись от воркующих ноток. – Вы можете примчаться ко мне на всех парах и убрать то, что натворила ваша собака!
Голос ее дрожал от ярости. Я, разумеется, попытался сохранить спокойствие – истинный профессионал не должен пасовать перед дурным настроением потенциальной клиентки.
– Моя собака? Вы уверены?
Это все, что я успел произнести, прежде чем Лизбет снова вошла в роль строптивой героини английского классика.
– Разумеется, уверена! Сегодня около трех часов дня я своими собственными глазами видела, как ваша псина хозяйничает в моем саду!
Я с облегчением перевел дух. В три часа дня я трудился в поте лица, то есть сидел в своей конторе и глазел в окно. А значит, мой пес Рип никоим образом не мог оказаться в чужом саду.
– Здесь какая-то ошибка…
– Точно! И совершили эту ошибку вы! Почему ваша тупая скотина разгуливает сама по себе?! Может, вы еще не поняли, с кем разговариваете? – Голос снова обрел сладость. – Это Лизбет Вандеверт!
Так могла бы представиться по телефону королева Елизавета. Только, сдается мне, английская королева будет полюбезнее.
А вот по тону Лизбет можно было подумать, что ни одна королева в мире в подметки ей не годится. Будто она с младенчества купалась в роскоши. Верно, сейчас мы относились к совершенно разным слоям населения, но родилась-то она в самой обычной семье, мы даже ходили в одну школу. Правда, это было сто лет назад, точнее, пятнадцать. Хотя, помнится, Лизбет уже тогда разговаривала так, словно лишь по недоразумению очутилась в компании простых смертных.
В школе Лизбет, высокая тощая блондинка, слыла главной заводилой, иными словами, я для нее не существовал. Я не носился по футбольному полю с вытаращенными глазами, не раскатывал в «феррари» и вообще был коротышкой. До выпускного класса, когда вдруг начал расти как на дрожжах. Кроме того, у меня рыжие волосы и тьма-тьмущая веснушек. Хотите верьте, хотите нет, но находились такие болваны, которые уверяли, будто я вылитый арлекин. Если честно, и сейчас таких немало. Но я оптимист и верю, что человеческая глупость имеет свои границы. Хотя в школьные годы я был рад, когда Лизбет с пронзительным воплем не уносилась прочь, стоило мне оказаться с ней в одной комнате.
В те годы Лизбет была вовсе никакая не Лизбет, а Бетти-Джин. Я, конечно, знал, что она сменила имя, данное ей при рождении, – это событие какое-то время служило источником для пересудов. Хотя в нашем городке не много нужно, чтобы люди начали трепать языком.
Как я слышал, Бетти-Джин сменила имя в тот самый день, когда вышла замуж за Р.Л. Вандеверта, единственного отпрыска Джейкоба, местного воротилы. Говорили, что Бетти-Джин поменяла имя для пущей солидности, но мне почему-то кажется, что она решила подсуетиться и сменить имя вместе с фамилией исключительно из-за вздорного нрава.
Я попытался придать своему голосу должное уважение. Далось это нелегко, если учесть, что меня так и подмывало назвать собеседницу Бетти-Джин.
– Рад вас слышать, Лизбет…
В ухо мне выстрелило слово, которое королева Елизавета, со всей очевидностью, употреблять не стала бы.
– Вам станет еще радостнее, когда позвонит мой адвокат! Если вы не явитесь сию же секунду и не приведете все в порядок, я… – Она поперхнулась от ярости. – Я требую, чтобы вы заменили все мои испорченные тюльпаны! И не той дрянью, что продается в нашей дыре. Тюльпаны я выписала прямо из Голландии! За пять тысяч!
Пять тысяч?! Бетти-Джин… тьфу ты, пропасть, Лизбет вышвырнула пять тысяч долларов на какие-то там идиотские цветочки и теперь хочет, чтобы я проделал то же самое? Так!.. Похоже, разговор начинает принимать неприятный оборот.
– Лизбет, – ровным профессиональным голосом сказал я, – может, это все же была не моя собака…
Если бы она дала мне закончить, я бы объяснил, почему Рип не мог совершить это гнусное преступление. Рип – наполовину немецкая овчарка, наполовину просто большой черный пес – стоял в эту минуту рядом и благодушно таращился на меня. Разумеется, вовсе не его невинный взгляд давал мне уверенность, что не он вытоптал тюльпаны Лизбет. Точно такой же невинный взгляд был у Риги в тот вечер, когда он сжевал мои новые итальянские ботинки.