Взгляд с окраины рая

Капустин Вад

Невежество не помешало беглому княжичу провести почти час, плавая и отмываясь от герлейских воспоминаний в роскошном бассейне, а потом заказать себе по линии доставки изысканный завтрак - из тех, которые так обожала Нина: с кофе, шампанским, райхом и фруктовым десертом. Алекс всегда был сладкоежкой, а сейчас, в преддверии скорой, возможно, даже мучительной смерти, не видел смысла хоть в чем-то себе отказывать. Ведь никакая опасность располнеть и потерять идеальную актерскую форму ему больше не грозила.

Буянов держался не только на фатализме и вере в спасительное явление посланника Седова. Бурные события прошедшего дня вызвали в памяти волну воспоминаний -

многое из того, что казалось навсегда утерянным, забытым и ненужным. Сознание переполняли образы - страшная гибель матери, корсы, младший брат Никитка, который оказался из них троих самым последовательным. В отличие от старшего брата Болеслава, обреченного на княжескую стезю, и среднего - его, Алекса, беглого актера, - Никита так и не простил отцу слабости, а космическим убийцам своего вынужденного полусиротства.

Мальчишка бредил космосом. Едва достигнув четырнадцати лет, он заручился поддержкой деда и, даже не спросив разрешения отца, сбежал на Землю, где поступил в космическое училище. Став пилотом, Ник Сыромятин - брат взял себе фамилию деда - отправился на войну с корсами. Последнее, что слышал о нем Алекс - после окончания корской войны, где Нику чудом удалось выжить, тот начал работать в каком-то институте коррекции истории. Брату, как никому, всегда хотелось исправить прошлое. А он, Алекс, сейчас шел на переговоры с убийцами.

Непонятки начались около получаса спустя после пробуждения, когда на дне хрустальной салатницы оставалось всего лишь несколько ягод клубники, залитых холодным сольдисом. В помутненном сознании вдруг замелькали картинки иного прошлого, обрывки воспоминаний, не только мучительно знакомых, но и совершенно чуждых, как будто навязанных со стороны, пришедших из чужой памяти или из старых альфа-фильмов. Перед глазами вставали образы: лица и морды незнакомцев, гуманоидных и отвратительно невообразимых, прекрасные женщины, ни одна из которых никогда не привлекла бы актера Алекса - слишком яркие, сильные, просто-напросто слишком чужие, они отпугивали неповторимой индивидуальностью, столь непохожей на вторичную красоту актрис. Они походили на обычные глюки, навеянные выпитым райхом, но в этот раз очень уж реальные. Буянова на мгновение охватил настоящий страх - страх перед утратой себя, перед неотвратимым грядущим.

Впервые в жизни актер безумно жалел, что не унаследовал таланта матери. Хотя у него, единственного из трех братьев, и находили в детстве слабенькие способности мастера, но совершенно не нужные княжичу клана стражей, они, так и не развившись, наверняка, давно уже заглохли. Алекс с улыбкой вспоминал, как во время детских игр, заигравшись, порой шутил над товарищами, тихо командуя: "замри!". И когда, получив команду "отомри!", друзья вновь возвращались к игре, никто из них так и не мог сообразить, куда исчезли полчаса времени, такого, впрочем, маловажного в детстве. Заморозки тогда хватало ненадолго - спустя полчаса оцепенение заканчивалось само, без всякой команды. И уж, конечно, это умение было не из тех, которыми следовало хвастаться перед взрослыми, тем более перед суровым отцом, почти не замечавшим среднего сына. По сравнению с общим любимчиком Болеславом, Алекс выглядел слишком слабым, хрупким, слишком похожим на мать, жену, которую князь не сумел уберечь. Впрочем, и сам мальчишка не нуждался в лишнем внимании отца, поглощенный собственной мечтой - во что бы то ни стало бежать из захолустного мирка, стать артистом, героем обожаемых альфа-фильмов. А ведь вырасти он, Алекс, мастером заморозки, ему сейчас не пришлось бы вести переговоры с ненавистными корсами!

Сопровождали "посла

Седова" в переговорный зал уже знакомая жаба Нееттерхафс и вчерашний офицер, имя которого Алекс не мог припомнить. Позади брел еще один фроггс, даже на фоне остальных массивных жаб казавшийся пузатым, как винная бочка. Толстяк казался смутно знакомым, как будто привиделся недавно во сне.

Маски фроггсов не выражали никаких чувств, однако в эмофоне хорошо ощущалось повисшее между спутниками напряжение. Сопровождающие обменивались короткими репликами, не обращая внимания на актера:

– Владыка тоже прибудет?

– Вряд ли Третий захочет рискнуть.

– Но Истымхасс обещал...

– Разумеется. Что ему еще оставалось?

Понять, что именно вызывало беспокойство фроггсов, Буянову так и не удалось. Не слишком и хотелось. Алекса больше тревожила предстоящая встреча с корсами: сможет ли он сдержать свои чувства, увидев проклятых птицеящериц? Но даже это, вполне объяснимое беспокойство внезапно улеглось - кто-то другой в глубине подсознания был совершенно спокоен и готов исполнить свой долг.

По пути, к ним присоединился еще один переговорщик - представитель Земли, невысокий, чем-то очень недовольный человечек. Лаврентьев, военспец - к собственному удивлению, Алекс обнаружил, что достаточно много знает об этом совершенно незнакомом человеке. Потом он сообразил - ну, разумеется, похитители не могли отправить его на переговоры совершенно неподготовленным. Наверняка, во время беспамятства ему гипнотически сбросили в подсознание не только знания языков, но и сведения, необходимые для того, чтобы избежать немедленного разоблачения. Кажется, маскировкой занимался именно толстяк. Этим вполне объяснялась и смущающая мешанина воспоминаний, включавших в себя бочкообразного фроггса.

Переговорный зал до странности напоминал залу собраний буянских кланов. Конечно, дома не было воздушных подушек и движущихся картин на стенах, однако мозаичные столики, плиточный рисунчатый пол, плетеные коврики и выбитые золотом надписи - во всем этом мастера-искусники не уступали галактическим умельцам.

Алекс перевел взгляд на немногочисленную допущенную аудиторию - он старательно отводил взгляд от переговорной ниши противников, страшась момента, когда придется посмотреть в красные глаза демоницы-корсини. Посторонних было действительно немного. Группа фроггсов и несколько представителей других рас, среди которых Буянов заметил знакомого ашшура, терялись в огромном зале. Присутствие чужака вызвало удивление не только актера, но сейчас, в предчувствии грандиозного провала Алекс встретил угрожающий взгляд ящера с поразительным для себя самого равнодушием - равнодушием главного героя его альфа-роли. Дельга нигде не было видно. Не заметил актер и легендарного губернатора Хасты. Гуманоидов, кроме них с Лаврентьевым, в зале вообще не было - только чужие: фроггсы, ашшур и - Алекс, наконец, поднял взгляд - корсы.

Все, хватит, - одернул он себя.
– В конце концов, я актер и способен сыграть кого угодно.

Алекс готов был встретить всепроникающий, обвиняющий самозванца взгляд корсини, но этого не случилось, и он едва не задохнулся от облегчения. Ящерица смотрела не на него. Глядя в сторону, она о чем-то советовалась со старой фроггшей, уточняя закавыки текста на желтоватом пластиковом носителе. Зато завеса, пелена, отделявшая актера от окружающего мира, наконец, рассеялась, рухнула, и его захлестнуло потоком звуков, шумов, разговоров, негромкой речи непрерывно бурчащего что-то рядом Лаврентьева: