Взгляд в «колодец времени»
Шрифт:
Зато сам детский сад заслуживает, чтобы рассказать о нём немного поподробнее. Его построили в 1946–1947 годах для детей работников локомобильного завода, который, как я упомянул раньше, был эвакуирован в августе 1941 г. из города Людиново. Он стал одним из первых и наиболее благоустроенных капитальных зданий в начавшем тогда формироваться жилом посёлке завода. Мало того – он был оборудован центральным отоплением и канализацией. Конечно, сейчас это может вызвать только усмешку, но надо иметь в виду, что в те годы и руководящий состав завода проживал в деревянном двухэтажном доме с печным отоплением, где на каждую семью приходилось по одной комнате, и общим туалетом во дворе, а многие семьи вообще жили в бараках-времянках, которые построили за Усинским оврагом, или даже в землянках. Но, несмотря на такое сложное время принцип: детям всё лучшее, действовал не на словах, а на деле. Этот детский сад функционирует и в настоящее время.
Первые жилые дома заводского посёлка строили пленные немцы. На работу их приводили колонной, в сопровождении небольшой охраны, но во время работы строгого контроля не было (да и зачем? деваться
Просматривая в Интернете сайты города Сызрани с целью уточнения некоторых фактов, имеющих отношение к моим воспоминаниям, я наткнулся на несколько материалов о пребывании пленных немцев на территории нашего города. И что интересно, все они содержали сведения не столько о работе немцев на различных объектах или режиме их содержания, сколько о том, как наши люди помогали пленным хоть в чём-то смягчить их положение. Даже названия таких воспоминаний говорят сами за себя. Например, воспоминание одной женщины, опубликованное в газете “Волжские Вести в субботу” от 19 марта 2012 г. называлось “Как мы немца обогрели”. В нём описывался случай, когда однажды ночью, зимой 1943 г., к ним в дом постучался сильно замёрзший немец, отставший от колонны пленных, следовавшей в район посёлка Сердовино недалеко от Сызрани. И женщина вспоминает, как её мать сказала: ”Немец, а всё человек. Да разве можно в такую стужу выгонять. Верная гибель будет. Да и грех это непрощённый”. Немцу дали обогреться, накормили, чем могли, оставили ночевать, а утром опять накормили, дали кое-что из мужской одежды, бывшей в доме, и проводили, показав, куда ему идти. В рассказе сызранской писательницы Г. М. Цыпленковой “Конопатый” (такое прозвище дали одному немцу) на меня большое впечатление произвело приведённое там высказывание женщины о пленных, когда её упрекнул сосед в том, что она, муж которой погиб на фронте, подкармливает немцев. “Да разве они виноваты, что их не убили? Ну а картошку я дала как милостыню за мужа…”
Эту великую доброту отмечают и сами немцы, побывавшие в русском плену. Вот, например, что пишет в своих воспоминаниях “Военнопленный в России” (книга написана в 1990-х годах) Карл Хаугер: “Я лежал около лагерного забора и вдруг услышал, как рядом что-то упало. Приподнявшись, я увидел кусок хлеба. Потом к нам не раз бросали хлеб, яблоки, дыни, тыквы. Мы всей толпой бегали к забору. Это был один из примеров добросердечия, свойственного русским, особенно женщинам. Такое проявление доброты к поверженному врагу трудно представить у нас в Германии, тем более во времена Гитлера. И это несмотря на все беды, которые принесла наша армия русским, несмотря на ненависть, взращённую войной”.
Я так подробно остановился на отношении к пленным немцам, поскольку считаю, что мы должны дорожить и такой памятью, делать всё для того, чтобы эта благородная черта характера русского человека не “размылась” в нынешних условиях, когда некоторые, к сожалению, весьма высокопоставленные, деятели от просвещения призывают в отличие от советского образования, стремившегося формировать из учеников созидателей, людей высокой нравственности и культуры, сделать целью нынешнего “воспитание грамотного потребителя” (правда непонятно: а кто же тогда будет создавать то, что эти “грамотные потребители” будут потреблять?), когда во многих средствах массовой информации пропагандируется воинствующий индивидуализм и эгоцентризм, стремление к личному успеху, к главенству интересов собственного “я”. Как следствие, плоды такого, с позволения сказать “воспитания”, уже начинают проявляться. У нас вдруг появилась “золотая молодёжь”, “элита” (не в смысле лучших, передовых представителей общества, а некоей касты, принадлежность к которой оценивается толщиной кошелька), “бриллиантовые мальчики”, “светские львицы” для которых все те, кто не занимает такого положения как они, это “серая толпа”, “быдло”, неспособное понять их “возвышенные” чувства, “самобытность” и исключительность, и призванное только обслуживать эту, с позволения сказать, “элиту”, её потребности и устремления. А ведь многие из них на самом деле представляют из себя недоучившихся и скверно воспитанных бездельников. Конечно, это ещё не весь российский народ и даже не какая-то значительная часть его, но это тревожный сигнал о скатывании некоторой части нашего общества к культу “золотого тельца”, ведущему к деградации личности, разрушению её моральных устоев. Выражается это в нарушении гармонии между материальным статусом и интеллектуальным, духовным миром подобных людей (да и вряд ли он у них имеется). Задуматься нашему обществу здесь есть о чём.
Но, продолжу. Жилой посёлок завода, в тех границах, в которых он существует и сейчас, начал развиваться со строительства первых каменных трёхэтажных домов, построенных, как я уже написал выше, пленными немцами. Всего их построили три. В них начали переселять тех, кто проживал до этого в землянках. И вот с землянками связан один странный случай с моей памятью, о котором я обещал рассказать. Несколько землянок располагалось возле “деревянного дома” (под таким именем он был известен старожилам заводского посёлка), где мы тогда жили. Весной 1946 года во время сильного дождя крыша одной из землянок обрушилась. Дело было ночью, поэтому пострадали люди, а один погиб. У меня до сих пор стоит перед глазами эта картина: тусклый свет лампочки на столбе, дождь, провалившаяся внутрь крыша землянки, торчащие рельсы, поддерживавшие крышу, вытащенные и разбросанные вещи, суетящиеся вокруг люди… Но вот откуда у меня такое яркое видение этого события – я не знаю. Дело в том, что … я там не был, да и не мог быть и видеть эту картину своими глазами. Было мне в ту пору всего три с половиной года. К тому же я ещё и не ходил, поскольку рос ребёнком очень болезненным и до возраста четырёх лет переболел, как рассказывала моя мама, практически всеми детскими болезнями и, наверное, “отболел” в детстве за всю последующую жизнь. Поэтому быть на месте происшествия, о котором пишу, уж точно не мог. Но когда, уже значительно позднее, рассказал об этом моём видении папе и маме, они подтвердили соответствие моего рассказа действительности и тоже удивлялись: откуда я так точно всё знаю об этом случае. Возможно, эта картина сложилась в моём воображении вследствие эмоционально воспринятых рассказов взрослых, ещё долго вспоминавших это происшествие, которые я слышал. Не знаю. Но факт остаётся фактом. Сейчас очень редко и то, если напрячь память, я вижу ту ночь, а в детстве видения той трагедии “посещали” меня довольно часто.
В одном из построенных немцами домов было размещено ремесленное училище № 22 с общежитием для учащихся. Такие училища являлись тогда составной частью единой государственной системы подготовки трудовых резервов. Эти учебные заведения готовили квалифицированных рабочих различных специальностей для промышленности, транспорта и сельского хозяйства в которых была большая потребность, особенно в то послевоенное время. Учились в них юноши 14–15 лет, имевшие семилетнее образование. Обучение длилось 2–3 года. Учащиеся находились на полном государственном обеспечении. Они снабжались за счёт государства учебниками, учебными пособиями, питанием, форменной одеждой, спецодеждой, бельём, обувью, а иногородние и общежитием. Кроме того, учащиеся получали на руки денежные суммы в размере одной трети от стоимости выполненных работ по заказам государства. Из оставшихся денег одна треть шла в доход государства и еще одна треть оставалась в распоряжении училища и шла на нужды его расширения и культурно-бытового обслуживания учащихся и преподавателей. Среди учащихся в то время было немало сирот, а также выходцев из семей, потерявших на войне кормильца. И это тоже было проявлением заботы государства о молодом поколении и значительно облегчало многим семьям, особенно потерявшим отца, заботы о содержании и воспитании своих детей. Мне хорошо помнятся эти ребята в чёрной форменной одежде: фуражки, шинели, гимнастёрки и брюки навыпуск. На пряжке ремня были выдавлены буквы “РУ” (“Ремесленное Училище”), в петлицах шинели располагались эмблемы в виде скрещённых молотка и разводного ключа (такая же эмблема была и на околыше фуражки), ниже которых помещалось обозначение училища из накладных металлических цифр и букв – “РУ 22”. Выглядело всё это весьма солидно, а для нас, малышей, ещё и очень красиво, особенно когда учащиеся шли строем на занятия и производственную практику.
Конечно, не всё было так благостно и пристойно. Значительное количество учащихся составляли выходцы из неблагополучных семей, которых во многом воспитывала улица, поскольку родителям, занятым большую часть времени на производстве и решавшим проблемы выживания в непростые военные и первые послевоенные годы, было не до нормального воспитания детей. Следует также иметь в виду, что большую часть учебного времени учащиеся ремесленных училищ, в отличие от школьников, проводили в трудовых коллективах среди взрослых, где царили порядки, скажем так, гораздо более грубые, чем требовалось для воспитательного процесса детей. Поэтому остались в памяти и разговоры старших друзей и родителей о драках местных ребят с “ремеслухой” (как сами учащиеся называли своё учебное заведение), о фактах грубости к старшим и хулиганства
“ремесленников” (так звали учащихся РУ взрослые), создававших определённую напряжённость в жизни заводского посёлка, в то время ещё очень небольшого. Особенно это касалось жителей домов, соседствовавших с общежитием училища.
Рядом с “деревянным домом” и землянками были большие двухэтажные сараи, где жители хранили дрова, картошку и овощи, некоторый инструмент и различные вещи, отслужившие свой срок, но оставляемые “на всякий случай”. Держали в сараях и всё необходимое для работы на выделявшихся работникам завода участках земли под огороды: лопаты, мотыги, грабли, ручные двухколёсные тележки. В основном на этих участках сажали картошку и осенью, как правило, в один из выходных дней, семьи заводчан массово выходили на уборку своего урожая.
Возле сараев всегда было оживлённо. Там мальчишки постарше нас возрастом постоянно мастерили различные изделия для своих игр. Наиболее распространёнными были так называемые “гонялки”, представлявшие металлический прут, изогнутый в верхней части под ручку, а в нижней – имевший U-образный изгиб под углом 90° к оси прутка. При помощи этого приспособления можно было катать (“гонять”) плоские металлических колёса (их брали на заводской свалке металлолома), устраивая соревнования, кто дольше его “погоняет”, совершая при этом и различные манёвры: развороты, объезды препятствий и др.