Взглянуть и… увидеть?
Шрифт:
В дальнем углу посадочного поля, почти за пределом армированных пласталью бетонных стен, с клубком упавшей на крышу квазиживой колючей проволоки, притулилась обшарпанная церквушка. Низкие купола как будто вдавлены внутрь чьей-то огромной лапой. В глубине помещения грязный дряхлый священник листает залапанные страницы какой-то книги. Дешёвый репродукт-пластик протёрся до дыр; слова почти неразличимы. Полсотни человек бьют лбами в пол, нещадно укрепляя свою веру. Они надеются после смерти предъявить её как членский билет привратнику местного рая. Над алтарём коряво написано: «Ва имя Бажественой Тени». В подземных помещениях несколько тысяч отчаявшихся
Крики, стоны, стенания. Знакомый аромат боли и страха. Почти осязаемые клубы унижения. Отточенные до остроты взгляда струйки ненависти. Искрящиеся дуновения мелкой власти.
Всё как в любом другом мире, который я посещал. Только, возможно, чуть более выраженное. Слегка увеличенное. Немного прибавленное. Более жёсткое и жестокое.
Неуверенное, но быстрое движение справа и сзади. Плотный ореол предвкушения окружает меня со всех сторон, не давая сделать вдох. Меня грубо хватают за плечо.
– Эй, <не выражаемое в доступных терминах понятие>, ты, крылатый, да тебя в зо-о-парк надо!..
На меня с пьяным восхищением смотрит механист. Иссечённое шрамами и язвами лицо. Биологическая часть страдает от многочисленных гнойничков, распространяя вокруг удушливый запах гниющего заживо мяса. Керамит и пласталь покрыты вакуумными организмами, постепенно разрушающими сверхпрочную структуру. Один из монокуляров отсутствует; обрывки оптического кабеля в пустой глазнице перемотаны чёрным изолятом. Рваные обноски скорее выставляют напоказ, чем скрывают уродливые изгибы некогда изящных обводов. Рваная дымка божественной сущности напрасно пытается укрыть покатые плечи.
– Ты необы-ычный. У тебя есть кры-ылья. Ты пойдёшь со мно-ой, и я тебя продам в зо-о-парк, – покачиваясь, произносит почти счастливым голосом механист. – По-онял?
В его простеньком мозгу возникают смутные образы. Много федеральных кредитов, цистерны спиртных напитков, тонны пастилки счастья, гаремы красивых девочек с тремя грудями из местного бара…
Меня передёргивает. Он видит, но не понимает. Он знает, но не осознает.
Он пытается схватить меня за ворот левым манипулятором. В правой биологической руке ловко зажат бластер устаревшего образца. В обойме осталось четыре патрона по две тысячи энергетических эквивалентов каждый. Впрочем, он не собирается пускать их в ход: тяжёлая рукоятка в руке незаметно и умело поворачивается, нацелившись мне в челюсть.
Я сворачиваю ему голову, обрывая живые нервы и тонкую серебряную сеть механорецепторов, попутно ломая пополам центральный процессор и модифицированный позвоночный столб. Он с шуршанием складывается невозможным для человека образом, удивлённо смотря назад неестественно вывернутым монокуляром. Пророк, отрёкшийся от своего бога, не стоит снисхождения.
Мне нечего больше здесь делать. Я отступаю на шаг назад и сквозь.
И почти перейдя грань, успеваю заметить краем глаза метнувшуюся из темноты тень. Падальщики. Механозапчасти стоят на местном чёрном рынке дорого.
* * *
Я стою в серо-стальном коридоре, равномерно встопорщенном по всей длине остовами переборок. Тусклый матовый свет размеренно заливает всё внутреннее пространство. Здесь нет теней, равно как нет и настоящего света, лишь их подобия, размазанные вдоль всего коридора. Лениво мигают красным аварийные лампы. Откуда-то доносится тонкий писк сигнала боевой тревоги.
Корпус легонько сотрясается, и я ощущаю незначительное изменение давления. За моей спиной бесшумно схлопывается гильотина аварийной мембраны. Загорается красная лампочка: за мембраной – открытый космос; давление равно нулю.
Я иду вперёд. Искусственная сила тяжести всё время колеблется; гравитаторы не успевают подстраиваться к манёврам корабля.
Люк по правой стороне открывается, и из него выбегает человек в лёгком пустотном скафандре. Генетически модифицированный энергетик, с характерным сероватым оттенком кожи. Он изумлённо смотрит на меня, глаза его почти готовы вылезти из орбит. Он подбегает ко мне, пытается схватить за плечо, остановить, и всё время говорит о необходимости вернуться в свою каюту и пристегнуться к ложементу, а лучше лечь в гибернационную камеру. Бой совсем скоро закончится, и тогда мы сможем сколько душа пожелает инспектировать место сражения и капитанский мостик. Он принимает меня за сенатора… или депутата? Сложно разобраться, разнообразие политических систем очень велико. Хотя все они легко сводятся к нескольким стандартным схемам. Людям свойственно усложнять всё, созданное ими.
Я продолжаю идти, и энергетик прижимается к стене – теперь в глазах его читается страх. Я оставляю его за спиной и забываю о нём; я пришёл сюда не за ним.
Переборка капитанского мостика наглухо задраена; отливающая синевой пластина настоящей космической брони отбивает всякую мысль взять мостик штурмом. Все уверены, что находящиеся внутри под надёжной защитой, ведь взрыв достаточной силы, чтобы выбить её внутрь, скорее разорвёт звездолёт надвое; а способный проплавить её насквозь стационарный эмиттер едва ли можно доставить сюда за приемлемое время. Она не только кажется надёжной, она является таковой.
Но я прохожу через любые преграды.
Внутри сидит несколько человек: высший командный состав флота. Огромные экраны, пульты со множеством разноцветных кнопок, переходники нейроинтерфейсов, почти ощутимый запах напряжения и лёгкая струйка чувства превосходства. Несколько скупых движений, и все люди кроме одного безвольно оседают на спинки эргономичных кресел, а я не торопясь иду к центральному креслу.
Сидящий за ним человек с лёгким недоумением оглядывается, поворачивается назад и встречается со мной глазами. Встроенные вентиляторы быстро разносят вокруг удушливо-парализующий запах страха. Он вжимается в кресло, отчаянно стискивая мягкие подлокотники. Коротко подстриженные волосы с проседью медленно намокают. По правому виску неуверенно скользит капля пота. Дыхание с хрипом вырывается из его рта.
– Я пришёл, адмирал, – улыбаюсь ему я; в моём тоне явственно чувствуется насмешка.
Он отвечает мне лишь тяжёлым сиплым вздохом. В каждом мире есть предания о таких как я. Страшные сказки, внезапно становящиеся явью. И каждый раз невольно испытываешь ощущение того, что всё уже было – когда-то, где-то и с кем-то. Они все разные – правители, генералы, наместники… менестрели… но удушливо-приторный, неспешно шевелящий холодными щупальцами страх всегда одинаков, каким бы могущественным ни был его хозяин.