Взлёт без посадки
Шрифт:
Женщина слушала, его не мигая.
Ведущий остановился на минуту и продолжил. Студия замерла, как и все мы в аппаратной.
– А обещали по гороскопу неприятности только с пятницы, а сегодня только вторник, – кручинилась Зяка.
Бортнев вернулся к разговору с несчастной Верой Кузьминичной, которая явно не понимала, что происходит.
– Хорошо ещё, что вашу мать оставили на работе, а вам разрешили ходить втужешколу, нотеперь вам приходилось ездить туда на электричке и возвращаться домой затемно!
На трибунах
…и вот однажды, – неумолимо продолжал он, – вы перед поездом зашли с мамой купить картошки и свёклы, потому что в Щиграх и этого не было.
– И репу, ещё пять кило…, – пробормотала Вера Кузьминична.
– Вот-вот, – подхватил ведущий. Много набрали, чтобы каждый раз не таскать. Потом вы вышли на площадь, где еще не было здания нового цирка. Из-за построек барачного типа выехала самая шикарная машина той поры – ЗИМ и затормозил возле вас.
– Господи, ну откуда вы это…? Откуда? – женщина всплеснула руками.
– Хозяина зима вы так и не увидели, он сидел внутри, а шофёр быстро загрузил в багажник два ящика хурмы и мандаринов. И тогда вы пообещали маме…. Что вы ей пообещали, а Вера Кузьминична? – продолжал спрашивать Бортнев.
– Что когда вырасту, привезу её на рынок в такой машине, и куплю всё, что она захочет.
– Но прошли годы, – неумолимо гнул свою линию Бортнев, – и автомобиль ЗИМ сняли с производства, и вообще, жизнь оказалась не очень справедливой. Правильно? – подтвердил ведущий.
Женщина только кивала.
– … но сегодня вы здесь, а вашей маме 84 года, но она неплохо себя чувствует и сидит сейчас у телевизора…. Вообще, никогда не поздно ничего исправить. Пока люди живы и пока есть программа «Звезда экрана»… А теперь обернитесь, Вера Кузьминична, и простите меня за всё.
Женщина обернулась. За её спиной в студию уже въезжал огромный чёрный ЗИМ, сверкая лаковыми крыльями.
– Алло? Он в студии на записи. А что предать? – спросила Зяка, шёпотом, прижимая трубку плечом к уху. Руки Зяки совершали на пульте сложные пассы. В студии полились звуки голоса Владимира Нечаева, исполнявшего песню «На катке» 1959 г.
То, что происходило в это время в студии можно описывать, только обливаясь слезами. Вера Кузьминична обнимала ведущего. В ЗИМе оказались ещё деньги, которых, как сказал Бортнев, хватит не на один ящик хурмы и мандаринов.
Ведущий с трудом вырвался из объятий счастливой участницы игры, объявил, что через месяц состоится юбилейная передача, где будет разыгран «Главный Приз Пятилетия». И это будет что-то невероятное, – подмигнул публике в зале и тем, кто сидел у телевизоров, закончил программу Бортнев.
– Опять ты держишь руки в карманах смокинга и садишься, брюки должны идеально выглядеть, – проскрипела Бабушка.
– Честное пионерское больше не буду, – скривив рожицу, Бортнев и поцеловал блестящую от шикарных колец руку Бабушки.
– Врёшь, новсё равно, так как тыцелуешь руки можно простить всё. Тебя, кстати искал разгневанный Протасов. Да и я несколько удивлена текстом, который ты произносил. Ты бредил или злил начальство специально? Семён так просто на стену лез.
– А у Семёна отдышка, и он забыл на время, что он грассирует, – веселился Бортнев. А пытался ли он порыдать у стены Плача?
– Ну, ну, не перегибай планку.
– А кто установил уровень этой планки, – Костя поклонился корифейке и пошёл навстречу Стасу.
– Ты настоящий бесстрашный рыцарь, – покачав головой, обнял Костю Стас. – Кстати зайди к нам. У нас тоже увлекательно. Увидишь одно существо, и тебя оно удивит и «порадует».
– Непременно. Только отдохну немножко. Потом бой с продюсерами, – глядя на друга грустными еврейскими глазами, сказал Костя.
– «И вечный бой, покой нам только снится», – «поддержал Стас Бортнева.
– У нас тоже некоторые проблемы возникли, если честно. Говорят, мы переразвлекались, обсуждая политические и социальные проблемы нашей любимой страны.
– «Я вас люблю, но странную любовью», – продекламировал Костя.
– Ты знаешь, что послужило началом репрессий? Я задал вопрос телезрителям: музыкальный инструмент на букву «Х».
– Я тоже не знаю. Ответ получил? – заинтересовался Костя.
– Звонков было море. Но некоторые телезрители позвонили сразу начальству, решив, что над ними издеваются.
– А такой инструмент есть, вообще?
– Хур – моринхур (букв. – голос лошади), струнный смычковый музыкальный инструмент у монгольских народов. Что тут особенного?
– Не бзди. Пошумят и отстанут. Слишком вы популярны. Сейчас наше время, – приободрил Стаса Костя.
Ирина сидела в кафе и читала.
– Мы ведь серьёзно предложили раскрутить тебя, – тихо подошёл и сказал Протасов. – Подумай. А пока – кофе лате.
Бортнев прислушался, что происходит в студии, из которой он только что вышел.
– Стас, пойдём, развлечёмся. И мнение твоё мне интересно узнать, – Костя, напевая, «Ты ведь моряк, Мишка», и пританцовывая, взял Стаса под локоток и повёл в аппаратную.
Стас рассмеялся. Его, вообще, было легко развеселить, несмотря на груз обязанностей, и смурных мыслей.
Как бы означая финал передачи, на мониторах пошёл рекламный ролик.
Он был снят в манере старых немых комедий. Ведущий в костюме, напоминающем чаплиновского бродягу, ехал по улице на велосипедике и в потоке машин врезался в шикарный лимузин. Велосипед превратился в маленькую мятую жилетку, лимузин был невредим. Но оттуда вылез огромный детина с дубиной, нашёл на бампере невидимую царапину и стал гоняться за Бродягой вокруг машины. Тот ловко и гениально уворачивался, а детина всё время промахиваясь, раздолбал свою машину в клочья, сам рухнул без сил.