Взлёт и падение. Книга первая. На высоте
Шрифт:
В этих строчках крик души командира Анадырьского предприятия А. Стешенко. В их сравнительно небольшой отряд в 1985 году пришло 12819 единиц всех видов корреспонденции. Ими отправлено в адрес управления и министерства… 20865. Ещё в 1981 году было в два раза меньше. О, времена! О, темпы! Если бы так росла и производительность труда.
Бобров в который раз вздохнул, сел за стол и придвинул к себе бумаги, содержащие всякого рода рапорта, приказы, инструкции, справки, счёты и отчеты, анализы работ отделов и служб, заявки, списки, акты, докладные, изменения к дополнениям и дополнения к изменениям руководящих документов. Эти последние текли полноводной рекой из недр министерства и управления. С ними едва успевали справляться.
Конечно лучшее подтверждение всех хороших дел – знак заслуженного пилота СССР на груди командира. Он понимал, что это не дань его лётному мастерству, а, скорее, как дань умелому организатору производства и – уж простите – пронырливому хозяйственнику.
Летать он начал ещё в пятидесятых годах в Полярной авиации. Это было золотое время. Летали много, смело, свободно, в любых погодных условиях. Хотя, и самолёты были не те, и наземная техника обеспечения полетов почти отсутствовала. Но главное летали без нервотрепки, какой подвергаются экипажи в настоящее время.
Последние годы он летал мало. Всё время отнимали всевозможные совещания, заседания и разборы, да ещё частые вызовы в управление и министерство. А иногда был вынужден летать туда сам, чтобы что-то выпросить. А летать он любил и ради этого шёл на некоторые хитрости: летал после рабочего дня, хотя и не положено такое. Это были полеты для того, чтобы не забыть, зачем на нём лётная форма.
Он рассортировал и подписал изрядную кучу бумаг, когда вошла секретарша, поставила на стол чай и сказала:
– В дорожно-строительном управлении вас примут в 12 часов. И ещё: звонил заведующий транспортным отделом райкома КПСС, просил приехать в любое время.
– Спасибо, Ольга, – ответил он, думая, зачем это вдруг понадобился в райкоме. Не Агеев ли успел позвонить? Ну что ж, придется ехать и туда. И уже в машине подумал, что надо бы позвонить начальнику управления насчёт двигателей. Может, помог бы по старой дружбе. Не зря же когда-то вместе учились.
––
Третий лётный отряд применения авиации в народном хозяйстве (ПАНХ) самолётов Ан-2 структурно входил в объединённый отряд. Секретарю его партийной организации (он же штурман отряда) Агапкину Александру Михайловичу предстоял хлопотливый день. Нужно было провести партийное собрание коммунистов отряда, посвященное началу весенне-летней навигации и началу авиационных химических работ (АХР). Ему же, как старшему брату, предстояло побывать и на комсомольском собрании с той же повесткой дня. А на четыре часа было назначено расширенное заседание партийного комитета объединённого отряда по утверждению экипажей для работ на оперативных точках АХР в отрыве от базы.
И это его беспокоило и грозило неприятностями, поскольку уже более десяти экипажей из-за невиданно ранней в этих краях весны были вынуждены выставить по требованию заказчиков на оперативные точки без утверждения парткомом. И всё бы ничего, но на такие собрания приглашались все члены экипажей. А как утвердить «мёртвых душ», уже работающих на точках? Уж секретарь парткома и замполит ОАО Агеев попортят ему нервы, если это вскроется.
А тут ещё профсоюз с комсомолом умудрились назначить свои собрания на этот же день и почти на одно и то же время. Вчера вечером, прочитав объявления на висящей в коридоре штаба доске, командир звена Радецкий спросил:
– Михалыч, а на какое из собраний мне завтра идти? Или разорваться на три части, как Фигаро, который то здесь, то там?
– Чего городишь! – отмахнулся от него Агапкин. – Изыди, некогда мне.
– Ну, тогда я пойду на профсоюзное. На нём спится лучше.
– Завтра партийное собрание, – поправил его Агапкин.
– Да? – скривился в ехидной улыбке Радецкий. – А ты почитай все объявления. Назначаете время, не согласовывая. А мы потом ломай голову, куда идти.
Это было уже слишком. Пришлось согласовывать. Секретарям профсоюза и комсомола тоже хотелось быстрее поставить в планах работ галочки, и они сначала было заартачились. Но против партии, как известно направляющей и руководящей, не попрёшь. Время перенесли. Лётчикам ПАНХ в эти дни скучать не давали.
Такая суета повторялась из года в год и набила всем изрядную оскомину. Сначала были занятия. Они включали в себя сотню раз уже читанные изучение руководящих документов, инструкций и указаний министерства и управления. Потом прохождение медосмотра у врача лётного отряда на допуск к работе с ядовитыми веществами. Потом письменная сдача индивидуальных заданий по предложенной тематике. После этого сдача зачётов у командира лётного отряда (КЛО). Но с зачётами лётчики тянули до последнего, боясь, как говорят в авиации, ухода на второй круг за незнание какой-нибудь ерунды. К тому же о строгости командира отряда Байкалова ходили легенды. И не без основания. Когда он был не в настроении, мог отстранить человека от полётов за любую ерунду. В такие моменты сдать зачёт почти никому было невозможно, второй круг был обеспечен.
Видя, что на зачёты к нему идти не торопятся, КЛО вызывал к себе заместителя по лётно-методической работе Токарева и выговаривал ему за неудовлетворительную работу. Токарев вызывал командиров эскадрилий и делал им, так называемые нахлобучки. Придя к себе, командиры эскадрилий делали клизмы своим заместителям по лётной подготовке. Эти в свою очередь ставили пистоны командирам звеньев. Командиры звеньев орали (мать – перемать) на своих летчиков.
Волна эта докатывалась до лётчиков на второй – третий день и в коридоре у кабинета Байкалова выстраивалась очередь. Двое из шести обязательно уходили на второй круг, если командир был в хорошем настроении. Тех же, кто не желал идти на зачеты и после подобных процедур, ставили в план на сдачу официально, путём написания их фамилий в суточном плане-наряде. Тут уж никуда не денешься, наряд – дело святое. Хоть больной, но явись. Иначе выговор обеспечен. Драконовский устав о дисциплине полностью слизанный с военного не оставлял никаких надежд.
И вот когда экипажи проходили всё это, начинался второй тур подготовки, который называли лётно-технической конференцией и который лётчики больше всего не любили, ибо он повторял всё, что раньше было на занятиях. Выступали начальники различных служб, вплоть до орнитологической; и говорили то, что лётчики и без них давно знали. Это было элементарное убиение времени. Глупее программы нельзя было придумать. Такой метод стал в авиации традицией и не менялся десятки лет. Но всё равно из управления с фанатичным упорством ежегодно приходили подобные планы мероприятий, которые утверждались высокими начальниками.
Потом начинался третий тур – собрания: партийное, профсоюзное, комсомольское с одной и той же повесткой дня. Шутники предлагали проводить их под копирку. И, наконец, всё это венчало расширенное заседание парткома объединённого отряда, где окончательно утверждался состав экипажей.
Только после всего этого лётчики, очумевшие от бюрократической изобретательности, спокойно вздыхали. Оставалось дождаться вызова заказчика и на целый месяц улететь из этого дурдома на оперативную точку, где экипаж ощущал свою необходимость и чувствовал себя хозяином. Но и там его не оставят в покое. Будут прилетать на самолётах и вертолётах, приезжать на машинах многочисленные проверяющие.