Взлёт и падение. Книга первая. На высоте
Шрифт:
Во втором ряду, скрываясь от глаз членов президиума за широкой спиной помощника, спал его начальник командир этой же эскадрильи, чёрный, как смоль, Нурислам Хамзиевич Бек. Ему видимо снилось что-то приятное, ибо он улыбался во сне.
В зале же все занимались своими делами. Кто читал газеты, кто обсуждал вчерашний футбольный матч, кто решал кроссворды. Кто-то умудрился притащить сюда нарды, и был слышен приглушённый стук костяшек и споры играющих.
Замполит Агеев спал в президиуме. Но глаза его были открыты. За многие годы сидения в президиумах бесчисленных собраний и совещаний он выработал
Более 50% сидящих в зале людей речь командира отряда не воспринимали вообще, ибо речь шла о том, о чём говорено было в авиации не одну сотню раз. А говорил Байкалов о безопасности полётов, приводил примеры расхлябанности и нарушения дисциплины, разгильдяйства и недоученности. Всё это приводило к различного рода происшествиям, начиная с комических, и кончая трагическими. Он приводил массу цифр и фактов, сравнивал их с другими годами, потом сводил всё это в пятилетку и сравнивал с прошлой пятилеткой. Получался какой-то чудовищный винегрет из лётных происшествий и предпосылок к ним. Потом всё это выводил в процентном соотношении по тем же годам и пятилеткам. Никакой лётчик галиматью эту в голове, конечно, удержать не мог.
А Байкалов между тем перешёл к приказам. Он вспоминал засекреченные за двумя нолями аварии и катастрофы, происшедшие за истекший год и пятилетку, сыпал цифрами раненых и погибших. Надо сказать, что редко бывал день, чтобы в громадной авиакомпании не происходило какое-нибудь происшествие. Всё это лётчики должны знать. Но не сметь разглашать посторонним и даже родным, ибо давали подписку о неразглашении.
Ещё 30% сидящих в зале людей слушали командира, что называется, в пол уха. Им просто нечем было заняться. Общих тем для разговоров с соседями не было. Газетами они не запаслись. А спать не хотелось. И поэтому думали каждый о чём-то своём.
И только процентов 20, в основном молодые пилоты, которым всё ещё было в диковинку, слушали командира, мысленно поражаясь количеству всяких происшествий в «Аэрофлоте».
Байкалов уложился за 40 минут, успев, словно опытнейший гипнотизёр, усыпить к концу доклада почти весь зал. Это был не доклад, это был словно сеанс массового гипноза. Но вот он закончил речь и посмотрел на засыпающего Агапкина. Замполит Агеев мгновенно проснулся и внимательно, словно впервые видел, посмотрел на Байкалова.
– Прения по докладу, – объявил Агапкин. – Кто желает выступить?
Агеев, перестав рассматривать командира отряда, свирепо заводил взглядом по аудитории, словно желая сказать: никакой критики снизу не потерплю. Критика полезна и конструктивна только тогда, когда она идёт сверху. Но выступать, а тем более критиковать желающих не было.
– Так что же, желающих выступить нет? – снова вопросил Агапкин, мысленно проклиная притащившегося на собрание Агеева и понимая, что выступающих не будет.
Бесполезная говорильня всем уже давно надоела. Каждый желал одного: чтобы всё это быстрее кончилось. И ответом секретарю партийного бюро отряда была тишина зала.
Тогда попросил слова заместитель командира отряда Токарев. Говорил он прописные истины, повторяя, в принципе, речь командира и поэтому скоро выдохся.
– Кто ещё желает выступить? – снова обратился к залу Агапкин.
Для протокола ему нужно хотя бы трёх ораторов. На обычных собраниях, когда не было большого начальства, он делал так: записывал в протокол три – четыре оратора и их речи, якобы ими произнесённые. А фантазия у штурмана отряда была хорошая. Всё это конечно для проверяющих партийные документы. Но сейчас здесь был Агеев, который мог посетовать секретарю парткома ОАО Леднёву на пассивность собрания. А тот бы заглянул в протоколы и…
Поэтому Агапкин решил действовать иначе.
– Ну, вот вам, Радецкий, – обратился к командиру звена, – разве нечего сказать про химработы?
– А что говорить-то? – вынужден был встать тот. – Занятия провели, допуски получили, безопасность обеспечим.
Агапкин записал: выступил командир передового звена. Вся подготовка к летней навигации и авиационным химическим работам проведена с высоким качеством. Люди осознают значимость предстоящего периода и работ, намеченных партией по поднятию урожайности в стране. Безопасность полётов будет обеспечена, лётчики приложат для этого все свои силы и знания.
Вынудив таким образом подняться со своих мест ещё троих, он всё же создал какое-то впечатление активности зала. На этом подвели черту, и Агапкин с облегчением объявил перерыв, надеясь, что Агеев уйдёт. Так бывало довольно часто. Но на этот раз замполиту видимо нечем было заняться, и он не ушёл.
Вторая половина собрания началась по накатанному сценарию. Агапкин зачитывал заявления лётчиков, стремящихся вступить в КПСС, и называл имена рекомендующих. Потом читал характеристики и предлагал задавать кандидатам вопросы. Из зала их задавали, и кандидаты бойко отвечали. Потом все дружно голосовали: принять. Так прошли двое. Вышел третий. На первый вопрос, заданный его другом, он ответил.
– Ещё вопросы? – просил Агапов и… допросился.
– А можно мне вопрос задать? – поднял руку Агеев.
– Д-да, конечно, – уныло кивнул штурман отряда. Это сценарием предусмотрено не было.
– Что такое демократический централизм?
– Ну, сейчас юморина начнётся! – хихикнул сзади Митрошкин и отложил в сторону газету.
Парень замялся и поднял глаза в потолок. Ему нашёптывали, показывали знаками, что это подчинение меньшинства большинству. И парень, не уловив сути, выпалил:
– Демократический централизм – это когда те, кто внизу подчиняются тем, кто вверху.
Гомерический хохот сотряс зал, с запылившихся штор окон посыпалась пыль.
– Говорил же, юморина будет! – повизгивал Митрошкин. – Умру!
Агеев хмуро посмотрел на Агапкина, потом на Байкалова и его замполита. Последний на глазах стал становиться меньше размером. После того, как хохот утих, суть демократического централизма парню разъяснили.
– Ну, хорошо, – сказал Агеев. – А скажите, какое событие недавно произошло в партии?