Взлет
Шрифт:
Это заявление вызвало шок. Причем не столько потому, что мы впервые привязали численность армии к имеющемуся населению, сколько потому, что наше поведение теперь разительно отличалось от того, которое мы демонстрировали еще год-полтора назад. Так что все вокруг начали прощупывать позиции друг друга и прикидывать расклады. А Даннегер доложил мне, что деятельность австрийской и немецкой резидентур на территории России резко активизировалась. Это позволило ему обнаружить еще несколько вражеских агентов. Я порекомендовал ему пока никого
Вся эта возня продолжалась до октября, как вдруг Османскую империю, еще окончательно не вылезшую из Итало-турецкой войны, атаковал лелеемый Сазоновым и Николаем (меня в эту «лужицу» не очень-то пускали) Балканский союз. Это сразу изменило всю стратегическую ситуацию, мгновенно поставив нас в совершенно идиотское положение. Поскольку изначально-то Балканский союз создавался против Австро-Венгрии. Причем, как выяснилось, вывернуться ей помогли наши вроде как самые близкие союзники — французы. Так что никто, и я в том числе, теперь вообще не понимал, кто теперь наш союзник и в каком составе противоборствующих группировок разразится Первая мировая. Поэтому на переговоры с немецким рейхсканцлером Теобальдом фон Бетман-Гольвегом в Либаву, которые немцы затребовали, разобравшись в наших раскладах, я прибыл в крайне расстроенных чувствах. И с полной решимостью разыграть намеченную мной комбинацию. Мне надоело чувствовать себя идиотом. Пусть идиотами чувствуют себя другие…
Переговоры начались 17 декабря. Рейхсканцлер Германии и министр-президент Пруссии оказался типичным пруссаком, к тому же исполненным апломба и с огромным самомнением. Хотя в уме и воле ему было не отказать. Ну да люди без этих качеств никогда не достигают подобных высот и обречены быть как раз теми самыми «таксистами и парикмахерами», [54] способными только разглагольствовать на кухне под пиво или сраться в Интернете, самовыражаясь в том, что хотя бы могут словесно наехать на более успешных и реализовавшихся.
54
«Как жаль, что все, кто знает, как управлять страной, уже работают таксистами и парикмахерами» (сказал кто-то из американских актеров).
Короче, рейхсканцлер вызывал уважение, причем не только умом и волей, но и внешним видом. Вот только апломб и самомнение очень часто нивелируют даже самый сильный ум. И я решил на этом сыграть. Тем более что по тем сведениям, которыми меня снабдил Буров, немцы тоже пока не сильно рвались в бой — для окончательного завершения всех программ подготовки к войне им нужно было еще от полугода до года. Да и потом они готовы были подождать, скажем, до момента восьмидесятипроцентной готовности своих новых дредноутов, так
Переговоры шли сложно. Немец давил — я не уступал, что приводило Теобальда фон Бетман-Гольвега в большое недоумение. Ну не сходились у него в голове мои потуги с его расчетами. Однако когда наши переговоры окончательно зашли в тупик, я во время встречи один на один в не совсем официальной обстановке, поймав момент, сделал рейхсканцлеру некий очень прозрачный намек.
— Вы знаете, господин рейхсканцлер, в принципе я готов поспособствовать тому, чтобы ваши требования были приняты, — небрежно произнес я.
— То есть? — не понял он столь резкого изменения моей ранее твердой позиции.
Я улыбнулся:
— Дело в том, что в настоящее время я ограничен волей своего государя. Именно он приказал мне ни на шаг не отступать от наших позиций. И я просто ничего не могу сделать.
В глазах пруссака мелькнуло удивление. Так сдавать информацию — это что-то новое…
Я же вкрадчиво продолжил:
— Но я готов попытаться убедить моего государя в том, что столь жесткая позиция не отвечает интересам России.
Пруссак с минуту помолчал, а затем тихо спросил:
— И что же вы хотели бы взамен?
— Деньги, — просто ответил я.
Рейхсканцлер ошеломленно уставился на меня.
Вот этого он никак не ожидал. Он знал, что перед ним сидит, как повсюду писали газетчики, самый богатый человек мира. И тут такое заявление!
Я рассмеялся. Гнусно. Заискивающе.
— Ну что же вы, Теодор? Вы верно решили, что я прошу у вас взятку? Полноте, я еще не настолько обеднел. Мне нужен кредит. Большой. Очень большой. Дело в том, что я сейчас предпринял несколько новых дел и немного просчитался, о чем в деловом мире стало хорошо известно. Поэтому условия, на которых мне предлагают деньги, меня не устраивают. А тех, которые меня устраивают, зная мою ситуацию, мне не дают. Считают, что возьму кредит и на худших.
— И вы хотите… — начал рейхсканцлер.
— Ну да, — кивнул я. — Кредит. На нормальных условиях. И с отсрочкой начала выплат основной суммы года на два.
«Торгаш, презренный торгаш, презренный и подлый…» — мелькнуло в глазах пруссака.
Я все так же заискивающе улыбнулся. Ну да, родной, да, думай именно так. И если ты сейчас, несмотря на весь свой ум, решишь «купить» меня, то я… я за тебя свечку в церкви поставлю. Уж не знаю, сколько ты там прожил, в той истории, которая здесь известна только мне, ибо в своем времени я даже имени твоего не слышал, но если ты решишь в меня вложиться — живи долго и счастливо!
— Хорошо, — медленно наклонил голову немец. — Я готов вам помочь в этом. Но взамен я хотел бы…
Конец третьей книги