Взлет
Шрифт:
— Да, ваше величество, и страна, и, что более печально, армия к войне пока еще не готовы.
Николай шумно вздохнул:
— Интересно, интере-есно… — Он прошелся по кабинету, скрипя сапогами, постоял у окна, затем повернулся к нам: — Это что же получается? Мы тут уже несколько лет военную реформу ведем, новые виды оружия на вооружение принимаем, господин военный министр убеждает меня, что вот-вот наша армия станет самой-самой, наиболее сильной и боеспособной, хотя тысячи, да что там — десятки тысяч подданных пишут мне либо убеждают меня на аудиенциях, что все это ложь и армия стремительно деградирует и скатывается в хаос. Но я им не верю. Ну не то чтобы совсем, просто я говорю себе, что эти люди не видят картину целиком, не понимают конечных целей, не имеют моего опыта взаимоотношений с моим дядей, человеком, который всегда, всег-да, — он сказал именно так, четко выделив оба слога, — добивается
Мы молчали. Да, так и следует. Все точно. И отвечать нечего.
Николай еще раз прошелся по кабинету, окинул нас взглядом и произнес:
— Господа, жду вас через три дня с проработанными предложениями. Если… — Тут он слегка запнулся, но затем продолжил твердым, уверенным голосом: — Если, конечно, Германия ранее не объявит нам войну.
Через два часа у меня в кабинете началось расширенное совещание, в котором участвовали не только те, кому это было положено по рангу, — адмирал Гильтебрандт, все еще тянувший лямку морского министра, адмирал Григорович, в настоящий момент заменивший меня на посту председателя Морского технического комитета и явный кандидат на замену Гильтебрандту, начальник Генерального штаба генерал Кондратенко и начальник главного интендантского управления генерал Шуваев, человек болезненно честный и порядочный, к тому же, что при таких чертах характера бывает редко, отличный организатор, а также еще несколько персон рангом чуть ниже и мои старые соратники — Кац и Канареев. Кроме того, присутствовали капитан I ранга Буров и полковник Даннегер, руководитель военной контрразведки.
Карл Даннегер был родом из финских шведов, но принадлежал к семье, издавна ориентирующейся на Россию. Он сделал серьезную карьеру в отдельном корпусе жандармов и очень неплохо себя показал во время «зачистки» революционных организаций в 1903–1904 годах. А также весьма поспособствовал «умиротворению» Финляндии. Финны были жутко недовольны тем, что сейчас, впервые в истории, подданные российской короны, проживающие в других землях империи, оказались уравнены в правах с населяющими эту ее часть финнами, немцами и шведами. Очень уж они привыкли к жизни, с одной стороны, вроде как в империи, то есть со всеми благами, которые она предоставляла — свободой передвижения по огромной территории, значительными инвестиционными возможностями, одной из самых сильных мировых валют и развитой системой образования, пользуясь которой можно было овладеть любой имеющейся на планете Земля профессией — от нефтяника до капитана ледокола. А с другой — вроде как отдельно, сами по себе, да еще и относясь к остальным подданным империи с пренебрежением, причем не просто, так сказать, бытовым, а еще и закрепленным законодательно. Ой, знаю я, у кого наши прибалты в свое время всему научились. Ну да нечего на других кивать — сами позволили.
Но Даннегер, как это, впрочем, часто бывает среди умных представителей небольших наций в большой империи, по духу был имперцем, а не «финским патриотом». Ибо прекрасно осознавал, какие печальные перспективы ждали бы его, такого умного, талантливого, амбициозного, если бы он родился и вырос не в огромной империи, а в маленькой «независимой Финляндии». Нищий хутор, приходская школа и крути коровам хвосты до старости? Бр-р-р… Поэтому он изо всех сил тянул свою малую родину вверх, к океанам и великим стройкам, к научным вершинам и дальним путешествиям, к облакам и звездам… До времени, когда маленькие государства станут жить лучше и богаче, чем империи, были еще десятилетия. Да и долго ли это время продлится? Тем более что от самих маленьких государств это никак не зависит — всё решают большие…
Так что я по рекомендации Канареева именно его продвинул на военную контрразведку.
— Ну что, господа, с чем мы с вами будем завтра воевать? — начал я.
Собравшиеся уныло переглянулись.
— Пока с таком, ваше высочество, — резанул Кондратенко. — Формально переход на новые штаты в частях и соединениях первой очереди мы завершили, но сами знаете, это только на бумаге. Батальонные пулеметные роты нынче укомплектованы вооружением максимум на двадцать процентов. Дивизионных гаубиц — по одному десятку на бригаду. Только чтобы личный состав мог хотя бы посмотреть и пощупать. В корпусных авиаотрядах по два, максимум три самолета вместо девяти. К тому же основные мероприятия по боевому слаживанию соединений нами запланированы на этот год. Так что если индивидуальная подготовка солдат и командиров звена рота-батальон-полк у нас уже на допустимом уровне, то выше еще конь не валялся. Работа штабов уровня дивизия-корпус по результатам проверок
Я перевел взгляд на Шуваева. Генерал встал и одернул китель.
— Текущие запасы, ваше высочество, в общем, имеются в достаточном объеме. С мобилизационными гораздо хуже. Винтовками мы обеспечены на шестимиллионную армию, с учетом, как вы и требовали, десятипроцентного резерва. По всему остальному — сильный недостаток. Восьмидесятисемимиллиметровых полевых орудий имеется на корпуса первой очереди — в полном объеме, на корпуса второй очереди — на две трети от положенного, на корпуса третьей очереди запасов нет. Стосемимиллиметровых гаубиц, к сожалению…
После окончания доклада уныние в моем кабинете можно было черпать ложкой. Но тут слово взял Канареев:
— Господа, все, о чем вы доложили, это, конечно, печально, но смотрите, я тут прикинул на бумажке: даже с имеющимся вооружением русский полк превосходит немецкий по числу пулеметов почти в полтора раза, по числу полевых орудий они почти равны, а о равенстве по самолетам немцы пока и мечтать не могут.
— Да это так, — тут же отозвался генерал Кондратенко, — но следует заметить, что голые цифры ничего не говорят, поскольку, например, переносные пулеметы Мосина-Федорова по боевым характеристикам весьма уступают станковым немецким MG и даже австрийским Шварцлозе. Что же касается самолетов, то сейчас немцы активно развивают такой вид воздушных судов, как цеппелины, какового у нас просто не имеется. Так что, поверьте мне, Викентий Зиновьевич, немцы готовы к войне куда лучше нас.
— Я верю, господа, верю, — улыбнулся Канареев. — Просто хотел напомнить, что и у нас не все так страшно. Да, мы с вами находимся еще в начале исполнения наших планов, но даже то, что уже есть, — это уже кое-что серьезное. И мы не настолько беззащитны, как может показаться, если смотреть только на цифры недостач.
— Да, господа, — вступил в разговор уже я, — чего нам не хватает, мы представляем достаточно хорошо. А теперь давайте-ка попытаемся ответить на три вопроса: во-первых, что мы можем сделать из того, что существенно, поднимет боеспособность войск и флота в ближайшие два-три месяца; во-вторых, что было бы очень полезно сделать, ежели именно в этот срок начнется война; и в-третьих, как это сделать так, чтобы не испортить окончательно все наши планы подготовки и перевооружения армии, ежели война, к нашей удаче, все-таки сейчас не начнется…
Совещание затянулось более чем на двое суток с небольшими перерывами, втягивая в себя в процессе все новых и новых участников — от начальников отделов Генерального штаба до руководителей департаментов министерства финансов, начальника Михайловской артиллерийской академии, начальника офицерской стрелковой школы и еще нескольких десятков человек. После чего, перехватив триста минут сна, я, зевая, забрался на задний диван своего «Вояжа» и двинулся на доклад к Николаю.
В принципе Канареев оказался прав. Все было не настолько уж плохо, как выглядело на первый взгляд. Проблема номер один была связана с деньгами, но и ее удалось решить, срезав некоторые расходы и перераспределив финансы между статьями, а также запланировав выпуск специального оборонного займа, который мы собирались полностью пустить на накопление мобилизационных запасов патронов и снарядов. С ними тоже была проблема и едва ли не самая серьезная. Кроме того, было решено, ежели удастся избежать немедленной войны, создать запас мощностей на казенных стрелковых, артиллерийских, патронных и пороховых заводах. Все одно войну ждали, коль не сейчас — так скоро. Даже если это и окажется ненужной тратой — только порадуемся. Ну а если нет — значит, получим некоторую фору перед иными участниками сего препоганого действа. Вот только средства на это изыскали за счет существенного, почти на четвертую часть, сокращения программы реконструкции береговой обороны. На Балтике, где у нас имелся самый сильный противник, мы ничего сокращать не стали, а вот на Черном море, где противник был куда слабее, и на Тихом океане, где его теоретически пока не предвиделось, сокращения были заметными: от трети до сорока процентов всего запланированного там пустили под нож. Короче, срезали все то, что к настоящему моменту пока не было в работе.
Еще было запланировано множество мероприятий по повышению уровня боеспособности второочередных и третьеочередных частей и соединений — от значительного расширения либо создания курсов переподготовки офицеров запаса до разработки программы подготовки унтер-офицеров для корпусов второй очереди из числа увольняющихся в запас наиболее подготовленных рядовых. Их планировалось оставлять на трехмесячные курсы с выплатой в период обучения денежного довольствия сверхсрочнослужащих, после которых они выходили унтер-офицерами запаса. Кстати, на них предполагалось и обкатать программы курсов переподготовки офицеров запаса и преподавателей для этих курсов, ну и с их же помощью дообустроить помещения.