Взмах ножа
Шрифт:
— В общем, у меня есть идея.
— Скажи еще, грандиозная идея, — рассмеялся Музафер. — Надеюсь, это будет посерьезнее. Мы провели три крупные акции, а убили всего троих.
— Да нам еще повезло, что эти легавые оказались рядом с грузовиком в момент взрыва. Еще десять секунд, и нам пришлось бы довольствоваться грудой битого стекла с кирпичом вперемешку.
Они остановились на красный свет. Джонни потянулся, напрягая мускулы на руках, и подождал, пока Музафер на него посмотрит. Вся эта затея, эта сексуальная игра намеками — которые, как ему казалось, хотя он и не был уверен в этом, Музафер понимал — увлекала его не меньше, чем сами
Во время тренировок в Ливии он был очень занят, многое его интересовало, особенно все, что было связано со взрывчаткой скучать не приходилось. И только по приезде в Нью-Йорк, когда началась подготовка к операции, он понял, сколько времени в жизни террориста занимает ожидание. Музафер настоял на том, чтобы они вели абсолютно нормальную жизнь — уходили из дома каждое утро в одно и то же время, возвращались ранним вечером, смотрели телевизор. Им даже не разрешалось носить оружие.
Неудивительно, что Джонни, который понимал, что скука может быть такой же разрушительной, как и внутренние раздоры, решил проверить, насколько действенно его влияние на араба. Ведь если ему удастся обольстить Музафера, он сумеет контролировать всю деятельность «Армии», приобретая те полезные связи, которыми обладает Музафер. Он неожиданно вспомнил юность, которая прошла в Брукширском интернате для беспризорных детей, не совершавших преступлений столь серьезных, чтобы посадить их в настоящую тюрьму. Музафер постоянно возвращался к своему детству, к лагерям беженцев, к трудностям и лишениям, но Джонни знал, что, если бы Музафер оказался в таком месте, как Брукширский интернат, его заставили бы носить парик и красить губы, прежде чем пустить по кругу.
Красный свет погас, Джонни бросил взгляд на Музафера, с удовольствием отметив, что Музафер не сводит глаз с его вен на руке. Он медленно сжал руль, чтобы мускулы напряглись еще больше. В Брукшире его дразнили «скелетом», потому что, как ему говорили, в нем было меньше жира, чем у черных.
Остаток пути они промолчали, пока не остановились у въезда в большой двор, обнесенный забором, с небольшим домиком в глубине. На домике висела вывеска: «СНАБЖЕНИЕ ВОДОРОДОМ».
Весь двор был уставлен желтыми и зелеными банками.
— Когда я вышел из тюрьмы, — пояснил Джонни, — то устроился работать учеником сварщика и научился пользоваться сварочным аппаратом. Эти зеленые баки наполнены водородом, а желтые ацетиленом. Если их соединить, пламя, которое вспыхнет при этом, способно резать сталь. Таким баком, когда он переполнен, можно взорвать несколько зданий, но сам он никогда не взорвется, потому что толщина его стенки дюйм, а вещества становятся взрывчатыми, только соединяясь. Но если мы создадим необычные условия, например, установим дополнительную взрывчатку, чтобы пробить баки, то получится тройной эффект — взрыв, пожар и шрапнель. Тройной — за ту же цену.
Музафер покачал головой. Высота этих баков была метра полтора, не меньше.
— Мне кажется, они слишком тяжелые. Как мы их спрячем?
— Видишь грузовики? — Джонни повернулся к Музаферу. — Как ты думаешь, их перевозят с места на место? Такие баки есть на каждой бензозаправке, на каждой стройке. Я сегодня просмотрел справочник — только в Куинсе шестнадцать поставщиков водорода. Наверняка у каждой фирмы есть постоянные покупатели и, значит, постоянные маршруты у грузовиков. День в Бронксе, день в Бруклине, день в Куинсе, день в Манхэттене. Нужно только выбрать нужный нам грузовик в нужном месте и в нужное время.
В седьмом полицейском участке капитан Алан Эпштейн был богом. Неким центром, вокруг которого все вращалось. Указания из его кабинета доходили до каждого уголка в участке, направлялись всем полицейским, от лейтенанта до патрульного, каждому служащему: поступали к преступникам в камерах, надсмотрщикам, секретарям. Первое время он рассматривал себя как звено той цепи, которая начиналась в штаб-квартире полицейского управления и тянулась в участки всех пяти округов. Но несколько лет спустя он был удельным князем в окружении феодалов. Он клялся на верность начальству, но не сомневался в том, что его миссия состоит прежде всего в защите своего района, Нижнего Ист-Сайда, от врагов внешних и внутренних.
Наконец любое вмешательство в жизнь его участка стало восприниматься с подозрением, если не сказать — враждебно. Даже официальные директивы подвергались анализу, и те, что, по его мнению, были необязательными, практически игнорировались, хотя и красовались на стенде.
Но никакие приказы даже приблизительно нельзя было сравнивать с личным визитом высших чинов, и капитан Эпштейн реагировал на приход инспектора Флинна и двух федеральных агентов, как если бы он был отцом и заметил бешеного пса в песочнице, где играют его дети. Следующие два дня он мучился, разрываясь между яростью по поводу того, что кто-то смог усомниться в его способности управлять участком, и подозрением, что Мудроу и в самом деле скрыл информацию. В конце концов победила все-таки вторая версия, и Эпштейн вызвал Мудроу к себе.
— Сержант, — начал он.
— Сержант? — переспросил Мудроу. — Вытащи занозу из задницы. Или хотя бы намажь ее вазелином.
— Стенли, прости за то, что произошло. Но что я мог поделать?
— Ерунда. Они все равно чувствуют себя теперь идиотами. Не там ловят. — Он развалился в кресле. — Я тебе говорил, что переехал к Рите? В понедельник. И все нормально. Пока, А какого черта ты…
— Стенли, — сказал Эпштейн тихо, но решительно. — Я рад слышать, что с личной жизнью у тебя все в порядке, но собирался поговорить с тобой о другом.
— Я так и понял, — спокойно ответил Мудроу. — Мне сдается, что ты не будешь просить меня об одолжении, иначе сразу угостил бы меня пивом.
— Ладно, возьми там.
— А ты?
— Опять язва. Не могу.
— Жаль, — сказал Мудроу, открывая банку. — Так в чем дело?
— Я все время думаю об этой «Американской красной армии». То есть понятно, что они хотели взорвать раввина. Это мы с тобой знаем. Мне плевать, что пишут в газетах. Я говорил с капитаном Марино из Вильямсбурга, он сказал, что грузовик был обнаружен там задолго до того, как стало известно о том, что церемония переносится. Это значит, что они, Стенли, собирались угробить человек двести. Включая мэра. Это тебе не шуточки.
Мудроу раздраженно перебил его:
— Что ты хочешь этим сказать? Ты думаешь, я знаю, где эта проклятая «Красная армия»?
— Нет, не думаю. Я только знаю, что ты детектив. И я помню, как ты сказал, что можешь найти того грека, который убил Чедвика.
— Правильно, — сказал Мудроу. — И я тебе еще кое-что скажу. Когда я нашел труп Энтадоса, я вытащил из его кармана два билета в кинотеатр «Риджвуд» на Фреш-Понд-роуд.
— Ты написал об этом в отчете? — спросил Эпштейн, изменяясь в лице.